Why?

[Kemoterapia]

Он все-таки позвонил. Сначала болтал о всякой ерунде и делал вид, что все в порядке, спрашивал, что происходит у меня, я отвечала односложно, мне хотелось слушать, слушать его.
- Все началось, наверное, с твоей песни… - в этот момент меня начинает трясти, потому что я знаю, что он сейчас скажет. – И я вдруг подумал почему? Почему мы с тобой до сих пор не вместе? За это время ты стала для меня не просто родным человеком, чем-то большим. Я обожаю тебя, очень сильно люблю, а иногда я просто выносить тебя не могу!.. – я смотрю в пространство широко открытыми глазами, горло сдавил спазм и я не могу вымолвить ни слова, но ему это и не нужно: то, что я люблю его, он теперь знает наверняка, он просто говорит, говорит… - Я не мог делать что-то конструктивное. Я просто думал и пил, пил и думал, и когда ты позвонила, я был в таком смятении, я не взял трубку, потому что боялся сорваться, накричать, нагрубить… Как ты почувствовала? Почему ты позвонила именно в этот момент?
- Я неделю не нахожу себе места, потому что вижу как ты изводишься, а ты спрашиваешь как я узнала? – наконец хрипло выдавливаю я.
Но думал он отнюдь не только обо мне. О своей жизни в целом. Его душевные терзания при ближайшем рассмотрении ничуть неинтересны никому, кроме меня, поэтому их мы опустим.
- Ты когда в город? – спрашивает он.
- Скажи, что хочешь меня увидеть, и я тут же приеду! Не знаю… - и не было моих постоянных подколов: «Соскучился что ли?», потому что вчера была сказано и так слишком много.
Мы попрощались, я просила его не молчать и говорить со мной, когда ему плохо, когда ему хорошо, да и вообще… Он смеялся и пел Торбу-на-Круче: «Поговори со мной! Говори со мной, говори…»
А потом была истерика. Меня трясло еще как минимум полночи, и не в холоде было дело. А в какой-то иррациональности происходящего.
Милый добрый мальчик. Он меня вообще никогда не рассматривал в качестве своей девушки. Я полностью не его тип. Сам он очень хрупкий, практически астеничного телосложения любил девушек покрупнее. А я как он – ни груди, ни бедер, ни шанса. (с) Его никогда не волновала ни тонкость моих запястий, ни что-либо другое. На все нападки родных, близких, друзей, знакомых он только фыркал и удивленно приподнимал брови: «Мы? Вместе? Да никогда!», а потом в один момент все переклинило – мое неприкрытое признание внезапно открыло ему глаза, и он вдруг подумал: «А почему нет?».
Но нет. Я так не хочу.

Говоря о том, что что-то изменилось в отношениях между нами, я имела в виду ту заветную близость, которую необходимо обрести незнакомым людям, чтобы почувствовать себя свободными - от родственных, любовных и всяких других связей. Мы могли разговаривать часами, ночами, глазами, тишиной... Пусть даже он не понимал, как можно есть макароны с майонезом, и что можно делать в душе два часа. Я тоже не видела толка в некоторых вещах, которые он привык делать. Но всё это ничуть не могло помешать нашей - странной, как утверждали очевидцы, - дружбе.