В хорошей постели надо спать голым.
А вот у вас бывает, что какая-нибудь сцена из жизни вызывает в вас такую неконтролируемую жалость, что удержаться от слез ну совершенно невозможно?
У меня такое случается сплошь и рядом. И в последнее время все чаще.
Иду я например встречать маму на вокзал и вдруг у магазина вижу дядьку бомжа. Ну бомж и бомж, что тут такого, но он не может открыть консервированный компот. Представляете? Он пробует и пробует открутить крышку и постоянно терпит неудачу. А я иду рядом и так мне его жалко! Ведь это же компот, он наверное его позволил себе раз в жизни – это же бомж! И я понимаю, что я-то ничем не могу ему помочь, сил у меня наверное еще меньше, чем у него самого, а кроме меня ему больше никто не поможет, потому что всем на всех плевать, а на бомжей и подавно. И так мне его стало жалко! Я три квартала шла и ревела, просто от того, что эта картина стояла у меня перед глазами: беспомощный дядька, которому некому помочь.
Никому об этом не расскажу, решила я. Мама меня конечно поймет, но скажет, что не надо было так проходить мимо, уж она-то бы точно что-нибудь придумала на моем месте. А Дима покрутит пальцем у виска. Ему, к сожалению, чуждо всякого рода милосердие.
Или вот сегодня утром в утренней программе показывали Японию, которую в прошлом году затопило цунами и на берегу все еще разгребают обломки. И какой-то японец ныряет в залив каждый день, потому что его жену смыло туда волной. Он говорит: «Когда все началось, она прислала мне сообщение: «Ты в порядке? Я так хочу домой!», с тех пор он каждый день ныряет, чтобы найти ее тело, ее вещи, хоть что-нибудь.
И я сижу, смотрю этот репортаж, и мне уже совсем не хочется завтракать, мне хочется только, чтобы никто никогда не умирал, особенно любимые.
Бегу с обеда, захожу в магазин за йогуртом и в предбаннике сталкиваюсь с дядькой, он собирает деньги на операцию то ли для дочери, то ли для сестры, сам настолько худой, что может оказаться как очень молодым, так и не очень. Нет, я понимаю, что очень многим детям сейчас нужны операции, но вот так, глядя прямо в глаза этому дядьке, я не могу пройти мимо. То есть нет, я могу, что и делаю. Покупаю себе йогурт и на выходе выгребаю все, что у меня есть в кошельке. Иду до работы и снова реву белугой, так мне их жалко. Жалко, что девочка все равно наверняка умрет, ну а вдруг? Жалко, что вот так тебя припрет, что неоткуда будет взять денег, ну неоткуда! И куда ты кинешься? И попрошайничать пойдешь и в переходе стоять, лишь ребенка своего спасти. Или хотя бы попытаться.
У меня такое случается сплошь и рядом. И в последнее время все чаще.
Иду я например встречать маму на вокзал и вдруг у магазина вижу дядьку бомжа. Ну бомж и бомж, что тут такого, но он не может открыть консервированный компот. Представляете? Он пробует и пробует открутить крышку и постоянно терпит неудачу. А я иду рядом и так мне его жалко! Ведь это же компот, он наверное его позволил себе раз в жизни – это же бомж! И я понимаю, что я-то ничем не могу ему помочь, сил у меня наверное еще меньше, чем у него самого, а кроме меня ему больше никто не поможет, потому что всем на всех плевать, а на бомжей и подавно. И так мне его стало жалко! Я три квартала шла и ревела, просто от того, что эта картина стояла у меня перед глазами: беспомощный дядька, которому некому помочь.
Никому об этом не расскажу, решила я. Мама меня конечно поймет, но скажет, что не надо было так проходить мимо, уж она-то бы точно что-нибудь придумала на моем месте. А Дима покрутит пальцем у виска. Ему, к сожалению, чуждо всякого рода милосердие.
Или вот сегодня утром в утренней программе показывали Японию, которую в прошлом году затопило цунами и на берегу все еще разгребают обломки. И какой-то японец ныряет в залив каждый день, потому что его жену смыло туда волной. Он говорит: «Когда все началось, она прислала мне сообщение: «Ты в порядке? Я так хочу домой!», с тех пор он каждый день ныряет, чтобы найти ее тело, ее вещи, хоть что-нибудь.
И я сижу, смотрю этот репортаж, и мне уже совсем не хочется завтракать, мне хочется только, чтобы никто никогда не умирал, особенно любимые.
Бегу с обеда, захожу в магазин за йогуртом и в предбаннике сталкиваюсь с дядькой, он собирает деньги на операцию то ли для дочери, то ли для сестры, сам настолько худой, что может оказаться как очень молодым, так и не очень. Нет, я понимаю, что очень многим детям сейчас нужны операции, но вот так, глядя прямо в глаза этому дядьке, я не могу пройти мимо. То есть нет, я могу, что и делаю. Покупаю себе йогурт и на выходе выгребаю все, что у меня есть в кошельке. Иду до работы и снова реву белугой, так мне их жалко. Жалко, что девочка все равно наверняка умрет, ну а вдруг? Жалко, что вот так тебя припрет, что неоткуда будет взять денег, ну неоткуда! И куда ты кинешься? И попрошайничать пойдешь и в переходе стоять, лишь ребенка своего спасти. Или хотя бы попытаться.
У меня чаще всего вызывает слёзы, когда человек упорно продолжает пырхаться и не сдаётся. Даже независимо от итогового результата, сам факт упорной борьбы вызывает желание пожалеть, ободрить, помочь.
Преданность я вообще не могу обсуждать, это так сложно и горько. Наверно, с какой-то стороны это плохо - так держаться за прошлое... а с другой... ой, что-то я расчувствовалась)