В хорошей постели надо спать голым.
Поппи Брайт. «Изысканный труп».
После того, как практически все мои избранные прочитали этот роман, я решила, а чем я лучше? Поэтому эту менстримовую вещь я и осилила за пару дней.
Прежде всего, стоит отметить, что я не пишу рецензию. Я очень хочу поговорить об этом. С точки зрения этики я не могу категорично заявить, что мне понравилась книга. Но да, она мне понравилась. Хотя это не то слово.
В повествовании ни грамма воды, все очень четко и по делу, не было многостраничных описаний природы и обстановки домов, были люди, которые обрисовывались парой предложений и тебе этого хватало.
Герои живые и объемные, ведут себя так, что читая от их лица, ты их понимаешь и становишься ими – это на самом деле было очень страшно, если бы не было так захватывающе.
читать дальше
Эндрю Комптон.
С самого детства телевидение пичкает нас сценами смерти – жертва подергивается в конвульсиях и обмякает в руках убийцы. Это воспринимается нами нормально. Но лично для меня, не знаю как у других, именно эти последние моменты жизни человека вызывают практически физическое возбуждение. Поэтому сцены убийств Эндрю Комптона и его мысли при этом мне вполне понятны. Некрофилия – это уже его личный заскок.
Джей Бирн.
Высокий, нескладный, в плохо сидящей одежде, он нарисовался в моем мозгу довольно привлекательным, что подтвердилось впечатлением от него другими героями.
Тронуло его восхищение, практически благоговение перед Винхом, и в то же время пренебрежение другими молодыми людьми.
Тран засунул бумажку в карман, одарил Джея своей милой улыбкой и исчез в толпе туристов, гадалок с картами Таро, уличных музыкантов и местных пройдох. До чего же хорош! Но он мальчишка из Квартала, напомнил себе Джей. Их можно фотографировать, но не больше.
Эпизод со щенком вызвал какое-то непонятное чувство тревоги – было странно, зачем парень напрашивается к Джею, было странно, зачем Джей его ведет к себе.
Совсем рядом он почувствовал чье-то присутствие. За оградкой стоял парнишка и смотрел на Джея щенячьим взглядом, таявшим на нем подобно маслу. Судя по виду, типичный аутсайдер: на коротко стриженной голове бандана, уши и нос утыканы серьгами, армейская куртка – целое произведение искусства из булавок и рисунков, выведенных черным маркером. Развитые скулы, подбородок – просто ангельские. Ему, возможно, восемнадцать. Возможно.
– Возьмите меня к себе домой, – попросил он Джея. – Я буду вашим щенком. Я мало ем и очень нежен.
Джей отпил кофе, поднял бровь.
– А что, если ты описаешь пол или нагадишь на него? Тогда мне придется усыпить тебя.
– Я совсем ручной, – чистосердечно признался юноша.
На лице его был ясно написан голод, острый и очевидный, но это был голод, ранее не познанный, голод ребенка, который первую неделю живет на улице, скучает по родительской кухне, забитой продуктами. Джею нравилась эта разновидность голода – достаточно сильного, чтобы мальчишка стал неосмотрителен, но не настолько, чтоб у него ослабли мышцы. Джей заказал ему кофе с молоком и тарелку жареных пирожков.
– Теперь серьезно, – сказал Джей, наблюдая, как парень насыпает себе бесконечную струю сахара, – насчет наших щенячьих дел. Ты разрешишь мне надеть на тебя ошейник с поводком? Смогу я посадить тебя на цепь?
– Конечно, – улыбнулся бродяга с набитым пирожками ртом. Сахарная пудра прилипла к губам, подбородку, к черной рубашке. – Все, что угодно, только позволь мне свернуться калачиком на коврике у твоей кровати.
Джей удивился, что такой экзотичный щенок умоляет дать ему объедки. Джей выглядел богатым, как ему казалось, но не настолько богатым. Вовсе не таким богатым, коим являлся на самом деле. В Новом Орлеане, где ограбления и убийства случаются так же часто, как ливень по вечерам, только туристы кичатся своей состоятельностью и вешают себе на лоб соответствующую табличку.
– Думаю, ты даже заслуживаешь собственной подушки, – проговорил он. – Давно в пути?
– Всего пару месяцев.
– Откуда ты?
– Мэриленд.
– И как там?
Робкое пожимание плечами в ответ; все равно что спросить, как там на луне.
– Хреново. Ну, в общем, скукота.
Последние два пирожка отправились вниз по жадному розовому пищеводу.
– Так ты берешь меня к себе?
Джей наклонился вперед, едва не соприкоснувшись лицом с подростком.
– Придется кое-что сразу исправить. Если хочешь быть моим щенком, так будь им. Сиди тихо, пока я не надумаю тронуться в дорогу. Беги следом, когда я иду. Переворачивайся на спину, если я попрошу. А когда я ласкаю тебя, лижи мне руку.
Он пригладил волосы юноши, скользнул пальцами по щеке, по пушистым локонам у изгиба подбородка. Когда он собирался отнять руку, мальчик повернул голову и взял в рот два его пальца, нежно облизнул их, перекатил языком. Слизистая рта была мягкой, как бархат, теплой, как свежая кровь.
Уголком глаза Джей заметил, как на них завороженно пялится парочка пожилых туристов. Ему было не до них, он не мог ни шевельнуться, ни вздохнуть, пока его ласкала горячая влага.
– Зови меня Фидо, – сказал парень.
Я видела его перед внутренним взором: маленькие аккуратные ушные раковины, открытый улыбающийся взгляд, нежный розовый рот, белые ровные зубы. Его хотелось погладить, зарыться руками в волосы, провести большим пальцем по скулам, уткнуться носом в шею. Жалость? Нет, скорее недоумение в подобной расточительности. Но у каждого свой голод. Джей утолял свой.
Когда они с Комптоном нашли друг друга – для меня это было провидением, потому что они словно стали идеальной парой. Они как сообщающиеся сосуды постоянно взаимодействовали и не могли насытиться друг другом.
Джей прислонился к стене снаружи туалета. Он выглядел столь же окосевшим, как чувствовал себя я.
– Я шел облегчиться, – сообщил он мне, – но по пути в уборную выпил три текилы.
– Почему три?
– Ты трижды лишил меня присутствия духа. – Он искоса посмотрел на меня. – Первый раз – когда я тебя увидел. Второй – когда ты пожал мне руку. И третий – когда я обернулся на наш стол и увидел, что тебя там нет.
Это просто маньячная история любви, которая прекрасна – как бы там ни было – прекрасна!
Лукас Рэнсом и Винх Тран.
Этих товарищей я не могу характеризовать по отдельности. Потому что кто бы что ни говорил или не делал, всякому, кто читает, было понятно, что они не могут друг без друга.
Прежде всего, имею сказать, что Тран был глуп. Просто по жизни. Он знал, что Люк не ангел, но видел, как он изменился с тех пор, как они были вместе. Он видел, что между ними происходит нечто из ряда вон выходящее, но это его не остановило, когда ему захотелось приключений.
Но не только глуп, еще и труслив. Он лишил их обоих счастья наслаждаться друг другом последние мгновения, заменив это на беспорядочные связи, наркотики, шатание по Кварталу – разве это жизнь? Но все равно каждое его движение пропитано Люком, он тоскует и скучает, но так ничего и не делает.
Когда знаешь, что можешь натолкнуться на того, кого не хочешь видеть, легче сидеть в своей комнате, читать, писать дневник, слушать музыку, размышлять над старыми любовными письмами.
- Когда я однажды ночью включил радио и услышал его голос, то решил, что совсем спятил. К тому времени, как до меня дошло, что он настоящий, я уже не мог оторваться от приемника.
– Я пропускаю его голос через кодер.
– Это не важно. Я любил его два года, и мне нравилось слушать, как он говорит. Я знаю его интонацию, его манеру произносить слова, как он кашляет, чтобы прочистить горло. Разве ты никого не любил?
– Нет.
Люк понравился своей напористостью, гневом. Он злой, оскалившийся, кусачий, он хочет покусать как можно больше народа, пока не сгинет.
Но даже до положительного анализа, каждый день своей жизни он ненавидел этот мир. Часто повторял, что ему хочется проснуться однажды утром и не чувствовать злобы – хотя бы один день. Однако он не мог.
Он знал, что после их расставания Тран к нему не вернется, но все равно продолжал надеяться. Он был одиноким диким зверем, которого приручили и выбросили, он больше не мог быть свободным и диким, ему нужен был человек.
Взглянув на шкатулку для ювелирных изделий, он вспомнил тоску по потерянному любимому в одной из других песен. Недоступен даже разговор... Строчка выражала жгучую боль гневно разорванных отношений, безмолвную пустоту из-за отсутствия человека, с которым ты вел самые оживленные беседы в своей жизни.
Отдельной строкой хотелось бы отметить Сорена. Тонкий, интеллигентный, влюбленный, больной, печальный. Нормальный. Самый нормальный из них всех.
После того, как практически все мои избранные прочитали этот роман, я решила, а чем я лучше? Поэтому эту менстримовую вещь я и осилила за пару дней.
Прежде всего, стоит отметить, что я не пишу рецензию. Я очень хочу поговорить об этом. С точки зрения этики я не могу категорично заявить, что мне понравилась книга. Но да, она мне понравилась. Хотя это не то слово.
В повествовании ни грамма воды, все очень четко и по делу, не было многостраничных описаний природы и обстановки домов, были люди, которые обрисовывались парой предложений и тебе этого хватало.
Герои живые и объемные, ведут себя так, что читая от их лица, ты их понимаешь и становишься ими – это на самом деле было очень страшно, если бы не было так захватывающе.
читать дальше
Эндрю Комптон.
С самого детства телевидение пичкает нас сценами смерти – жертва подергивается в конвульсиях и обмякает в руках убийцы. Это воспринимается нами нормально. Но лично для меня, не знаю как у других, именно эти последние моменты жизни человека вызывают практически физическое возбуждение. Поэтому сцены убийств Эндрю Комптона и его мысли при этом мне вполне понятны. Некрофилия – это уже его личный заскок.
Джей Бирн.
Высокий, нескладный, в плохо сидящей одежде, он нарисовался в моем мозгу довольно привлекательным, что подтвердилось впечатлением от него другими героями.
Тронуло его восхищение, практически благоговение перед Винхом, и в то же время пренебрежение другими молодыми людьми.
Тран засунул бумажку в карман, одарил Джея своей милой улыбкой и исчез в толпе туристов, гадалок с картами Таро, уличных музыкантов и местных пройдох. До чего же хорош! Но он мальчишка из Квартала, напомнил себе Джей. Их можно фотографировать, но не больше.
Эпизод со щенком вызвал какое-то непонятное чувство тревоги – было странно, зачем парень напрашивается к Джею, было странно, зачем Джей его ведет к себе.
Совсем рядом он почувствовал чье-то присутствие. За оградкой стоял парнишка и смотрел на Джея щенячьим взглядом, таявшим на нем подобно маслу. Судя по виду, типичный аутсайдер: на коротко стриженной голове бандана, уши и нос утыканы серьгами, армейская куртка – целое произведение искусства из булавок и рисунков, выведенных черным маркером. Развитые скулы, подбородок – просто ангельские. Ему, возможно, восемнадцать. Возможно.
– Возьмите меня к себе домой, – попросил он Джея. – Я буду вашим щенком. Я мало ем и очень нежен.
Джей отпил кофе, поднял бровь.
– А что, если ты описаешь пол или нагадишь на него? Тогда мне придется усыпить тебя.
– Я совсем ручной, – чистосердечно признался юноша.
На лице его был ясно написан голод, острый и очевидный, но это был голод, ранее не познанный, голод ребенка, который первую неделю живет на улице, скучает по родительской кухне, забитой продуктами. Джею нравилась эта разновидность голода – достаточно сильного, чтобы мальчишка стал неосмотрителен, но не настолько, чтоб у него ослабли мышцы. Джей заказал ему кофе с молоком и тарелку жареных пирожков.
– Теперь серьезно, – сказал Джей, наблюдая, как парень насыпает себе бесконечную струю сахара, – насчет наших щенячьих дел. Ты разрешишь мне надеть на тебя ошейник с поводком? Смогу я посадить тебя на цепь?
– Конечно, – улыбнулся бродяга с набитым пирожками ртом. Сахарная пудра прилипла к губам, подбородку, к черной рубашке. – Все, что угодно, только позволь мне свернуться калачиком на коврике у твоей кровати.
Джей удивился, что такой экзотичный щенок умоляет дать ему объедки. Джей выглядел богатым, как ему казалось, но не настолько богатым. Вовсе не таким богатым, коим являлся на самом деле. В Новом Орлеане, где ограбления и убийства случаются так же часто, как ливень по вечерам, только туристы кичатся своей состоятельностью и вешают себе на лоб соответствующую табличку.
– Думаю, ты даже заслуживаешь собственной подушки, – проговорил он. – Давно в пути?
– Всего пару месяцев.
– Откуда ты?
– Мэриленд.
– И как там?
Робкое пожимание плечами в ответ; все равно что спросить, как там на луне.
– Хреново. Ну, в общем, скукота.
Последние два пирожка отправились вниз по жадному розовому пищеводу.
– Так ты берешь меня к себе?
Джей наклонился вперед, едва не соприкоснувшись лицом с подростком.
– Придется кое-что сразу исправить. Если хочешь быть моим щенком, так будь им. Сиди тихо, пока я не надумаю тронуться в дорогу. Беги следом, когда я иду. Переворачивайся на спину, если я попрошу. А когда я ласкаю тебя, лижи мне руку.
Он пригладил волосы юноши, скользнул пальцами по щеке, по пушистым локонам у изгиба подбородка. Когда он собирался отнять руку, мальчик повернул голову и взял в рот два его пальца, нежно облизнул их, перекатил языком. Слизистая рта была мягкой, как бархат, теплой, как свежая кровь.
Уголком глаза Джей заметил, как на них завороженно пялится парочка пожилых туристов. Ему было не до них, он не мог ни шевельнуться, ни вздохнуть, пока его ласкала горячая влага.
– Зови меня Фидо, – сказал парень.
Я видела его перед внутренним взором: маленькие аккуратные ушные раковины, открытый улыбающийся взгляд, нежный розовый рот, белые ровные зубы. Его хотелось погладить, зарыться руками в волосы, провести большим пальцем по скулам, уткнуться носом в шею. Жалость? Нет, скорее недоумение в подобной расточительности. Но у каждого свой голод. Джей утолял свой.
Когда они с Комптоном нашли друг друга – для меня это было провидением, потому что они словно стали идеальной парой. Они как сообщающиеся сосуды постоянно взаимодействовали и не могли насытиться друг другом.
Джей прислонился к стене снаружи туалета. Он выглядел столь же окосевшим, как чувствовал себя я.
– Я шел облегчиться, – сообщил он мне, – но по пути в уборную выпил три текилы.
– Почему три?
– Ты трижды лишил меня присутствия духа. – Он искоса посмотрел на меня. – Первый раз – когда я тебя увидел. Второй – когда ты пожал мне руку. И третий – когда я обернулся на наш стол и увидел, что тебя там нет.
Это просто маньячная история любви, которая прекрасна – как бы там ни было – прекрасна!
Лукас Рэнсом и Винх Тран.
Этих товарищей я не могу характеризовать по отдельности. Потому что кто бы что ни говорил или не делал, всякому, кто читает, было понятно, что они не могут друг без друга.
Прежде всего, имею сказать, что Тран был глуп. Просто по жизни. Он знал, что Люк не ангел, но видел, как он изменился с тех пор, как они были вместе. Он видел, что между ними происходит нечто из ряда вон выходящее, но это его не остановило, когда ему захотелось приключений.
Но не только глуп, еще и труслив. Он лишил их обоих счастья наслаждаться друг другом последние мгновения, заменив это на беспорядочные связи, наркотики, шатание по Кварталу – разве это жизнь? Но все равно каждое его движение пропитано Люком, он тоскует и скучает, но так ничего и не делает.
Когда знаешь, что можешь натолкнуться на того, кого не хочешь видеть, легче сидеть в своей комнате, читать, писать дневник, слушать музыку, размышлять над старыми любовными письмами.
- Когда я однажды ночью включил радио и услышал его голос, то решил, что совсем спятил. К тому времени, как до меня дошло, что он настоящий, я уже не мог оторваться от приемника.
– Я пропускаю его голос через кодер.
– Это не важно. Я любил его два года, и мне нравилось слушать, как он говорит. Я знаю его интонацию, его манеру произносить слова, как он кашляет, чтобы прочистить горло. Разве ты никого не любил?
– Нет.
Люк понравился своей напористостью, гневом. Он злой, оскалившийся, кусачий, он хочет покусать как можно больше народа, пока не сгинет.
Но даже до положительного анализа, каждый день своей жизни он ненавидел этот мир. Часто повторял, что ему хочется проснуться однажды утром и не чувствовать злобы – хотя бы один день. Однако он не мог.
Он знал, что после их расставания Тран к нему не вернется, но все равно продолжал надеяться. Он был одиноким диким зверем, которого приручили и выбросили, он больше не мог быть свободным и диким, ему нужен был человек.
Взглянув на шкатулку для ювелирных изделий, он вспомнил тоску по потерянному любимому в одной из других песен. Недоступен даже разговор... Строчка выражала жгучую боль гневно разорванных отношений, безмолвную пустоту из-за отсутствия человека, с которым ты вел самые оживленные беседы в своей жизни.
Отдельной строкой хотелось бы отметить Сорена. Тонкий, интеллигентный, влюбленный, больной, печальный. Нормальный. Самый нормальный из них всех.
@музыка: The Gathering “In Between”
@темы: News, Дурные мысли, I like!, Heaven tonight, Killing Loneliness, Форнит в моей пишущей машинке