В хорошей постели надо спать голым.
Дженни Даунхем. «Пока я жива».
А вы бывали когда-нибудь в шкуре шестнадцатилетней девушки, умирающей от рака? Нет? Тогда этот роман – отличная возможность побывать.
Идея довольно логична: главная героиня хочет выполнить список желаний до своей смерти. В аннотации было сказано, что это невероятно жизнеутверждающий роман, заставляющий жить здесь и сейчас, не откладывая ничего на завтра. Это полнейшая чушь. История ни в одном глазу не жизнеутверждающая. Каждое предложение настолько пропитано страшным ожиданием, что всякий раз, отрываясь от книги, я с трудом осознавала, что я – это я, и я действительно в порядке, поэтому то и дело тянулась к маме, если она была рядом и со своими обычными «я тебя люблю» клевала ее в щеку.
Когда тебе уже нечего терять, становишься настолько циничным, что для тебя не остается совсем ничего святого.
Но там была любовь. Настоящая. И был парень, невероятно взрослый для своих восемнадцати лет. Который смог взвалить на свои плечи груз, тяжелее не придумаешь – быть рядом с ней, отгонять ночные кошмары, согревать ее тающее на глазах тело, дарить любовь, а когда ей стали болезненны любые прикосновения, просто сидеть возле ее кровати и смотреть, смотреть, смотреть так, словно боясь когда-нибудь забыть любимые черты лица.
У него была мама. Она уже долгое время не могла оправиться после смерти мужа, и я только сейчас понимаю, что он, ее сын, будет таким же. Потерянным, далеким от реальности.
Я знаю, что похожа на груду костей, обтянутых липкой пленкой. Я вижу по глазам Адама, что он потрясен.
- Ты меня помнишь не такой, да?
Он наклоняется и целует меня в щеку:
- Ты красавица.
Но мне кажется, что именно этого он всегда боялся: делать вид, что я ему нравлюсь, когда я подурнею окончательно.
Он принес мне тюльпаны из своего сада. Я засовываю их в кувшин с водой. Адам просматривает открытки с пожеланиями выздоровления. Мы болтаем о всяких пустяках – о том, как принялись растения, которые они с мамой купили в садоводческом центре, о том, что его мама теперь проводит больше времени на свежем воздухе и наслаждается весенними деньками. Адам бросает взгляд в окно и что-то шутит о том, какой чудесный вид открывается из окна на стоянку машин.
- Адам, я не хочу, чтобы ты себе врал.
Он хмурится, будто не понимает, о чем речь.
- Не надо делать вид, что я тебе нравлюсь. Мне такая анестезия не нужна.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Я не хочу, чтобы ты притворялся.
- Я не притворяюсь.
- Я тебя не виню. Ты же не знал, что я так расклеюсь. А дальше будет только хуже.
Адам на мгновенье задумывается, потом сбрасывает кроссовки.
- Что ты делаешь?
- То, чего мне по-настоящему хочется.
Он откидывает одеяло и ложится рядом со мной. Обнимает меня, прижимает к себе.
- Я люблю тебя, - сердито шепчет он мне в шею. – У меня разрывается сердце, но я все равно тебя люблю. И не смей возражать мне, что это неправда. Никогда так не говори!
Я кладу ладонь на его щеку, и он прижимается к моей руке. Мне приходит в голову, что Адам одинок.
- Прости, я была неправа.
- Еще бы!
Он не смотрит на меня, и похоже, едва сдерживает слезы…
Перелистываю последнюю страницу, закрываю Джейсона, крадусь на цыпочках в комнату. В Мишкиной кровати лежит огромный бесформенный ком – Мишка, укутанный по самые брови, отсыпается после ночной смены. Я подхожу ближе:
- Эй, сугроб… - глажу его по ноге, потом по спине. – Сугроб, ты что, замерз?
Сугроб мычит что-то недовольное и нечленораздельное, а мое сердце наполняется невыразимой нежностью.
А вы бывали когда-нибудь в шкуре шестнадцатилетней девушки, умирающей от рака? Нет? Тогда этот роман – отличная возможность побывать.
Идея довольно логична: главная героиня хочет выполнить список желаний до своей смерти. В аннотации было сказано, что это невероятно жизнеутверждающий роман, заставляющий жить здесь и сейчас, не откладывая ничего на завтра. Это полнейшая чушь. История ни в одном глазу не жизнеутверждающая. Каждое предложение настолько пропитано страшным ожиданием, что всякий раз, отрываясь от книги, я с трудом осознавала, что я – это я, и я действительно в порядке, поэтому то и дело тянулась к маме, если она была рядом и со своими обычными «я тебя люблю» клевала ее в щеку.
Когда тебе уже нечего терять, становишься настолько циничным, что для тебя не остается совсем ничего святого.
Но там была любовь. Настоящая. И был парень, невероятно взрослый для своих восемнадцати лет. Который смог взвалить на свои плечи груз, тяжелее не придумаешь – быть рядом с ней, отгонять ночные кошмары, согревать ее тающее на глазах тело, дарить любовь, а когда ей стали болезненны любые прикосновения, просто сидеть возле ее кровати и смотреть, смотреть, смотреть так, словно боясь когда-нибудь забыть любимые черты лица.
У него была мама. Она уже долгое время не могла оправиться после смерти мужа, и я только сейчас понимаю, что он, ее сын, будет таким же. Потерянным, далеким от реальности.
Я знаю, что похожа на груду костей, обтянутых липкой пленкой. Я вижу по глазам Адама, что он потрясен.
- Ты меня помнишь не такой, да?
Он наклоняется и целует меня в щеку:
- Ты красавица.
Но мне кажется, что именно этого он всегда боялся: делать вид, что я ему нравлюсь, когда я подурнею окончательно.
Он принес мне тюльпаны из своего сада. Я засовываю их в кувшин с водой. Адам просматривает открытки с пожеланиями выздоровления. Мы болтаем о всяких пустяках – о том, как принялись растения, которые они с мамой купили в садоводческом центре, о том, что его мама теперь проводит больше времени на свежем воздухе и наслаждается весенними деньками. Адам бросает взгляд в окно и что-то шутит о том, какой чудесный вид открывается из окна на стоянку машин.
- Адам, я не хочу, чтобы ты себе врал.
Он хмурится, будто не понимает, о чем речь.
- Не надо делать вид, что я тебе нравлюсь. Мне такая анестезия не нужна.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Я не хочу, чтобы ты притворялся.
- Я не притворяюсь.
- Я тебя не виню. Ты же не знал, что я так расклеюсь. А дальше будет только хуже.
Адам на мгновенье задумывается, потом сбрасывает кроссовки.
- Что ты делаешь?
- То, чего мне по-настоящему хочется.
Он откидывает одеяло и ложится рядом со мной. Обнимает меня, прижимает к себе.
- Я люблю тебя, - сердито шепчет он мне в шею. – У меня разрывается сердце, но я все равно тебя люблю. И не смей возражать мне, что это неправда. Никогда так не говори!
Я кладу ладонь на его щеку, и он прижимается к моей руке. Мне приходит в голову, что Адам одинок.
- Прости, я была неправа.
- Еще бы!
Он не смотрит на меня, и похоже, едва сдерживает слезы…
Перелистываю последнюю страницу, закрываю Джейсона, крадусь на цыпочках в комнату. В Мишкиной кровати лежит огромный бесформенный ком – Мишка, укутанный по самые брови, отсыпается после ночной смены. Я подхожу ближе:
- Эй, сугроб… - глажу его по ноге, потом по спине. – Сугроб, ты что, замерз?
Сугроб мычит что-то недовольное и нечленораздельное, а мое сердце наполняется невыразимой нежностью.
-
-
26.08.2011 в 21:50И ещё я вспоминаю Ремарка, его "Трёх товарищей" и последние страницы - то же самое, но от лица мужчины. Особенно момент, когда Пат просит дать ей зеркало, а Роберт его "случайно" разбивает, а карманное, маленькое, пытается заслепить, чтобы она не очень-то рассмотрела своё отражение.
-
-
27.08.2011 в 09:05Надо почитать, хоть ты и проспойлерила мне немножко... )) Не уверена, что это плохо - мне иногда бывает легче взять в руки книгу, когда примерно знаю о чем там может быть...