В хорошей постели надо спать голым.
Письмо никому.
Привет, Илья.
Как-то раз, а если быть точнее двести тридцать один день назад, ты спросил меня после триста трехдневного молчания: «Как ты?». Помню, я тогда подумала: «А действительно, как я?», и тут же в голову полезли факты, мысли, чувства, ощущения, которые не опишешь вот так просто. Нужно было быть рядом, чтобы суметь все это воспринять. Но тебя не было рядом так долго. И объяснять что-либо тогда было бы, по крайней мере, глупо. Поэтому я и не стала.
Подумать только, все время до этого, ты был единственным человеком, с которым я говорила обо всем, мы вдвоем могли все вынести, мы были, как поется в песне “Together we’re invincible” – вместе мы непобедимы, я делилась с тобой моей реальностью, ты со мной – своей, и вот так, глядя со стороны любая проблема казалась такой жалкой и неважной… Поэтому, когда ты исчез в один миг, я словно потеряла точку опоры и совершенно беспрепятственно свалилась в глубочайшую из всех моих внутренних бездн.
Квартира, которую я снимала на тот момент, была отличной во всех отношениях. Она устраивала меня по цене, географическому местоположению, укомплектованности, да и вообще, в ней была масса плюсов. Но весной, в тот момент, когда я услышала от хозяйки, что она мне отказывает, я почувствовала огромное облегчение. Потому что я ненавидела эту квартиру. Эти стены, оклеенные светлыми обоями и потолок, глядя на которые взгляду совершенно не за что зацепиться; диванные подушки, избиваемые мной каждый день до изнеможения; телевизор, молотящий без конца, лишь бы заглушить эту кричащую тишину. Все это и еще множество мелочей стало мне ненавистно, когда я почти год училась не говорить каждый день с тобой.
К хорошему быстро привыкаешь. Вот и я слишком быстро привыкла к этим нашим полуночным разговорам обо всем и ни о чем одновременно.
Теперь я болтала целыми днями с тишиной, Винсентом, Юхой-Пеккой, глядящим на меня своими бусинными глазами, печальными, как у всех плюшевых медведей, иногда с мамой, но с ней о тебе – ни слова, знаем мы как она умеет утешать: «Он такой-сякой…». Нет, мам, мне этого не надо. Я научилась делиться мыслями даже с Басистом. Ненароком, вскользь, практически ничего не говоря, но получая некое облегчение. Хоть мы с ним и вместе два года, но если его попросить рассказать обо мне, едва ли ему найдется что сказать, кроме имени и тех сухих данных, которые знают друг о друге все.
Я думала, что смогу найти тебе замену. Напрасно. Второго тебя не существует.
Поэтому на твой вопрос «Как ты?» я, собравшись с мыслями, ответила: «Эта зима была, пожалуй, самой невыносимой из всех моих зим. А как ты провел эти триста три дня без меня?».
И все равно что-то есть. Что-то где-то есть. Бывает иногда, что ты месяцами не напоминаешь о себе ни знаком, ни словом, а бывает, не можешь удержаться от неустанного внимания ко мне, по десять раз на дню заговаривая со мной. И знаешь, ты всегда появляешься очень вовремя, как раз в те моменты, когда я готова наделать кучу глупостей. Как ты чувствуешь это? Наверное, это та самая братская любовь, о которой ты говорил, когда мы расставались на неопределенное время.
И, как говорил незабвенный В. Цой, когда-нибудь она сожжет меня дотла.
Привет, Илья.
Как-то раз, а если быть точнее двести тридцать один день назад, ты спросил меня после триста трехдневного молчания: «Как ты?». Помню, я тогда подумала: «А действительно, как я?», и тут же в голову полезли факты, мысли, чувства, ощущения, которые не опишешь вот так просто. Нужно было быть рядом, чтобы суметь все это воспринять. Но тебя не было рядом так долго. И объяснять что-либо тогда было бы, по крайней мере, глупо. Поэтому я и не стала.
Подумать только, все время до этого, ты был единственным человеком, с которым я говорила обо всем, мы вдвоем могли все вынести, мы были, как поется в песне “Together we’re invincible” – вместе мы непобедимы, я делилась с тобой моей реальностью, ты со мной – своей, и вот так, глядя со стороны любая проблема казалась такой жалкой и неважной… Поэтому, когда ты исчез в один миг, я словно потеряла точку опоры и совершенно беспрепятственно свалилась в глубочайшую из всех моих внутренних бездн.
Квартира, которую я снимала на тот момент, была отличной во всех отношениях. Она устраивала меня по цене, географическому местоположению, укомплектованности, да и вообще, в ней была масса плюсов. Но весной, в тот момент, когда я услышала от хозяйки, что она мне отказывает, я почувствовала огромное облегчение. Потому что я ненавидела эту квартиру. Эти стены, оклеенные светлыми обоями и потолок, глядя на которые взгляду совершенно не за что зацепиться; диванные подушки, избиваемые мной каждый день до изнеможения; телевизор, молотящий без конца, лишь бы заглушить эту кричащую тишину. Все это и еще множество мелочей стало мне ненавистно, когда я почти год училась не говорить каждый день с тобой.
К хорошему быстро привыкаешь. Вот и я слишком быстро привыкла к этим нашим полуночным разговорам обо всем и ни о чем одновременно.
Теперь я болтала целыми днями с тишиной, Винсентом, Юхой-Пеккой, глядящим на меня своими бусинными глазами, печальными, как у всех плюшевых медведей, иногда с мамой, но с ней о тебе – ни слова, знаем мы как она умеет утешать: «Он такой-сякой…». Нет, мам, мне этого не надо. Я научилась делиться мыслями даже с Басистом. Ненароком, вскользь, практически ничего не говоря, но получая некое облегчение. Хоть мы с ним и вместе два года, но если его попросить рассказать обо мне, едва ли ему найдется что сказать, кроме имени и тех сухих данных, которые знают друг о друге все.
Я думала, что смогу найти тебе замену. Напрасно. Второго тебя не существует.
Поэтому на твой вопрос «Как ты?» я, собравшись с мыслями, ответила: «Эта зима была, пожалуй, самой невыносимой из всех моих зим. А как ты провел эти триста три дня без меня?».
И все равно что-то есть. Что-то где-то есть. Бывает иногда, что ты месяцами не напоминаешь о себе ни знаком, ни словом, а бывает, не можешь удержаться от неустанного внимания ко мне, по десять раз на дню заговаривая со мной. И знаешь, ты всегда появляешься очень вовремя, как раз в те моменты, когда я готова наделать кучу глупостей. Как ты чувствуешь это? Наверное, это та самая братская любовь, о которой ты говорил, когда мы расставались на неопределенное время.
И, как говорил незабвенный В. Цой, когда-нибудь она сожжет меня дотла.
@темы: Дурные мысли, Ненормальность