А мы тут такое учудяем! Я прямо даже сама в шоке по колено.
Бывают моменты, когда Дима может надуться и молчать. И возможно дело во мне, нет, скорее всего, дело во мне. Но я не люблю этих молчаливых надуваний. Я ничего не понимаю без слов и всегда требую, чтобы со мной говорили, говорили, что я мелкая фурия, и я делаю то-то и то-то неправильно. Но Диме нужно сначала выносить это в себе, а потом только высказать. И то, я вытягиваю все клещами, когда уже не могу больше терпеть.
Так и сегодня, мы не сказали друг другу ни слова, помимо работы. Когда мы вышли из офиса, я все еще старалась держать лицо, хотя на рабочем месте, мне то и дело хотелось внепланово изгнать тоску. Я хватала его за руки, улыбалась и предлагала кучу мест, куда мы можем пойти. Но Дима был совершенно индифферентен. И окидывал окружающее пространство со мной во главе скучающим взглядом.
Какого зяблика? – обиделась я. Да, я тоже умею обижаться. И мною всю жизнь пренебрегали, а я всю жизнь увивалась и заискивала. Больше не хочу.
Я бросаю все свои жалкие потуги, и мы идем по домам.
- Зайдем в кафешку, - зовет Дима убитым голосом. – Ужасная атмосфера.
И я с ним полностью согласна. Атмосфера сложилась и правда ужасная. Но я сразу честно его предупредила, что разревусь, стоит мне только начать говорить. Он разрешил. Ну, что ж, сам напросился. И я начинаю говорить, о том, что он самоустраняется, и я снова чувствую себя ненужной, но если я не нужна, зачем тогда он себя мучает? Я больше всего на свете боюсь снова начать навязываться, вызывать перманентное раздражение своими порывами, хватаниями за руки, объятиями, заискивающими улыбочками…
Как же он ругается! То есть нет, он совсем не ругается, но ему настолько обидны мои обвинения, что даже мне невооруженным глазом все видно.
- Подобные твои выводы меня оскорбляют. Никто не может заставить меня делать то, что я не хочу. Выкини уже из головы эту свою ненужность! Ты убеждаешь себя и меня в том, что ты не нужна и это как раз таки раздражает, и в конечном итоге ты все этим разрушишь и будешь наконец удовлетворена, что твоя теория воплотилась в жизнь, ведь ты так этого хочешь! – выговаривает он. – Но дело ведь только в том, что ты все еще его любишь. Мы гуляем, и ты болтаешь без умолку, а я считаю про себя, сколько раз ты назовешь его имя. На двадцать четвертом сбиваюсь и просто хочу сбежать, чтобы этого не слышать. Я хочу, чтобы ты замолчала, но это будет выглядеть грубо с моей стороны, и я молчу. А потом мы приходим к тебе и на столе его фотография. И да, хоть ты и спрятала ее, она все еще у тебя в голове!
Я чувствую себя настолько оглушенной, что мне даже нечего сказать в свое оправдание. Так вот что его беспокоит. Какой-то вшивый Басист?
Он спешит домой, и мы расстаемся сумбурно, и не удовлетворившись состоянием дел. Он расстроен, но старательно держит лицо. А меня накрывает с головой – ну как можно быть такой непроходимой? Я думала, ему все равно.