Я даже не знаю, как рассказать вам об этом… вот честно.
Это один из самых неоднозначных дней в моей жизни.
Простыня.
Отношения с друзьями: не имею. Ни друзей. Ни отношений.
Так все и было уже некоторое время. Пару-тройку лет точно.
Стоит отметить, что друзей у меня было трое – настоящих, любимых и потерянных. Илья не выдержал расставания и после полутора лет заочного общения исчез из поля моего зрения, дабы безболезненно уйти из моей жизни. Он и не подозревал, что первая зима без него была самой жуткой зимой в моей жизни. Глядя в те времена из сегодняшнего дня, со всей фатальностью осознаю, в какой депрессии я провела столько времени.
Маша погибла незадолго до первого курса. Ничего не могу сказать по этому поводу до сих пор.
Аленка была последним связующим звеном со школой, и физически была мне ближе остальных, если можно так выразиться, конечно. Мы расстались перед первым курсом и разъехались в разные города, учиться. Наша связь поддерживалась очень трепетно. У нее, кроме меня никого не было. У меня кроме нее – тем более. А когда она приезжала домой на каникулы, нас было не оторвать друг от друга.
Это началось после третьего курса, когда я устроилась работать на лето. И мне было совершенно некогда. Я дома-то не появлялась, и естественно с Аленкой мы так и не увиделись. Письма тоже стали реже и короче. Меня это грызло каждый день – я хотела ей написать, но боялась, что она сердится и все откладывала, пока…
Она написала сама, что мы все уже взрослые люди, у каждого своя жизнь, свои знакомые, свой новый мир, в котором нет места для старых друзей. И незачем мучить друг друга. Признаться, я тоже об этом думала, но высказать вот так все мне не хватило бы духу никогда. А она смогла. Молодец, помню, подумалось мне. Я согласилась и прекратила все поползновения в ее сторону. Но этот ее divorce надолго выбил меня из колеи. Я бы до победного цеплялась за эту связь, но боялась, что все мои оправдания будут выглядеть жалко, и что не нужна ей.
А потом она узнала, что погиб ее Миша, и некому было об этом рассказать кроме меня. Мы помирились. И она исчезла. Теперь это точно конец, была уверена я. Она обещала мне писать, но молчала. На мои письма приходили какие-то невнятные отписки. Я снова была ей не нужна.
Это было принять уже легче, мы это уже проходили. Но никто, никто не знает как, проходя мимо ее дома, я с тоской вглядывалась в окно ее комнаты.
Маме как водится ни слова – мне не хотелось ее сочувствия, мне ничего не хотелось.
А сегодня… как бы вам сказать… Начать, наверное, стоит с того, что я уже практически десять лет пою на клиросе в православной церкви у нас в городе. И ничего в этом нет такого. Всю неделю я учусь, а на выходных там.
И сегодняшние ничем не отличались от предыдущих. И вот начало службы, я выхожу на середину с книгой и готовлюсь начать читать в ожидании возгласа священника, когда…
- Катя…
Я оборачиваюсь без всякой задней мысли – мало ли? А там она. Она улыбнулась и помахала мне рукой. Мы не виделись полтора года. Я так и осталась стоять с открытым ртом. И не помню даже, помахала ли в ответ. Потому что в этот момент так ожидаемый мною возглас прозвучал и мне надо было читать.
Что я там говорила прежде? Что чувствую что-то? Так вот, прежние чувства с сегодняшним похожи ровно столько же, как укол иглой похож на взрыв. У меня не было возможности подойти к ней. Я стояла и не могла не думать о ней, единственное, чего я хотела, это чтобы она не ушла домой до конца службы.
Ее лицо так и стояло у меня перед глазами и кроме всепоглощающей любви, меня обуревали множество других чувств, готовые вырваться наружу с рыданиями, потому что… не моя.
Ну и что, решила я, пока она нуждается во мне, я буду рядом. Поэтому спустя два часа мы стояли посреди толпы, крепко обнявшись, и первыми ее словами были:
- Я сейчас расплачусь…
Я схватила ее холодную ладошку и пообещала себе, что больше не отпущу. Моя. Моя. Моя.
А потом мы не могли насытиться друг другом, потому что… Просто потому что.
Сразу после известия о смерти Миши, Аленка слегла в больницу с тяжелейшим стрессом, и долгое время провела на психотропных препаратах. Побочные действия которых пришлось сглаживать последние пять месяцев. Она буквально на днях смогла подняться на ноги.
На мой резонный вопрос, почему я обо всем узнаю последней, она сделала виноватое лицо и сказала, что побоялась, что я буду переживать. А то, что от нее полгода ни слуху ни духу, значит нормально…
И тогда я набралась смелости, закрыла глаза и выпалила:
- Что бы между нами ни происходило, я слишком люблю тебя. И если можешь, пожалуйста, никогда больше не присылай мне таких писем, как то, которым ты освободила меня от себя.
Это было очень беззащитно с моей стороны. И она могла сказать все, что угодно. Но она сказала:
- Прости меня за него. Я приревновала тебя к Басисту. В то лето мне казалось, что ты променяла меня на него…
Это прозвучало настолько глупо, что я готова была рассмеяться. А ведь и правда – тогда мы работали с ним вместе. Но ревновать к нему? Это же вообще другое.
Она в академическом отпуске до января, поэтому думаю, все выходные я безвылазно проведу у нее. И знаете, мне нисколько не стыдно.
Возможно, я опять что-то делаю неправильно. Но сейчас я не могу иначе.
P.S. Все, что я написала здесь может быть понято как лесбийская связь, но там нет на нее даже намека. Мы просто подруги и никогда не были друг для друга ничем иным. А моя любовь – платонизм чистой воды, родство душ, что угодно, не стоит навешивать на нас ярлык. Уверена, она чувствует все то же самое.
А ревность – просто ревность человека к человеку, собственнический инстинкт.
No friends. No relationship.
Я даже не знаю, как рассказать вам об этом… вот честно.
Это один из самых неоднозначных дней в моей жизни.
Простыня.
Это один из самых неоднозначных дней в моей жизни.
Простыня.