Не знаю, где я его нашла. Но этот оборванный ребенок вызывал во мне приступы неконтролируемой нежности. Я запихиваю его в ванную, а старшие братья возмущены моим поведением.
- Кого ты притащила? В наш дом! Что это за щенок? – ругается старший.
- Пропал щенок. Ухо порвано, левого глаза нет. Ходит на трех лапах, падает, когда писает. Кличка Счастливчик, - ржет средний.
- Замолчите! Закройте рты! И не смейте говорить так о нем, - тихо и гневно отвечаю я и скрываюсь в ванной следом за мальчиком.
Он уже зарылся в пушистую белую пену и улыбается, отогреваясь. Я без смущения раздеваюсь, и провожу рукой по животу:
- Не обращай внимания, пожалуйста, это не заразно.
Он кивает, и я забираюсь к нему. У него отросшие светлые волосы, непонятного оттенка, он весь состоит из острых углов – локти, колени, ключицы. Я смотрю на него и люблю, как никого на свете.
- Я сейчас, - выбирается он из ванны и отворачивается от меня.
А я не могу отвести глаз от его тонкой фигуры.
- Нет! НЕТ! – успеваю я вскрикнуть до того, как он резким движением проводит ножом по своей шее.
Он разворачивается, по белой груди текут реки крови, рукой он зажимает огромный красный улыбающийся рот на своей шее. Я смотрю на него широко распахнутыми глазами и ничего не делаю. Все, что могла, я уже сделала. А он не выдержал давления моих чувств.
Его большие серые глаза улыбаются.