От Снега я приехала почти в десять. Забежала домой переодеться, закинула в рот все, что попалось под руку, и двинулась к Грэнме. Моих дома никого не было. Я встретила их уже на улице – мама с Мишкой возвращались откуда-то вдвоем.
- Привет, - несмело улыбаюсь я.
- Опять наушники воткнула, машина собьет где-нибудь, - сразу начинает Мишка.
Улыбка сразу гаснет. «Я тоже рада тебя видеть».
- Ясно. Пока.
Простыня. - Ужинать будешь? – гремит кастрюлями Грэнма.
- Нет, я поела. Я в комнате, читаю.
Через несколько минут она заходит ко мне:
- Будешь со мной разговоры разговаривать? – начинает она, спонтанно заводить разговоры у нас с ней не получается почему-то.
- Конечно, - улыбаюсь я, зная, что ничего приятного не услышу.
- Тебе надо вернуться. Мама же на тебя рассчитывает, она так расстраивается…
- Так я же ни от чего и не отказываюсь, я к ее услугам. Работать по дому и быть горничной я согласна и даже очень, но терпеть унижения – увольте. Я потому и не живу с ними, не хочу выслушивать все это раз за разом. И не знать, что не так я сделала. Все дело в Мишке, ты же знаешь…
Плакать я начинаю с первых же предложений, потому что знаю, что удержать все в себе на этот раз не выйдет.
С самого детства, с самого рождения, не было никого ближе, важнее, роднее, но он сам почему-то не чувствовал ко мне ни уважения, ни желания защищать, всю нежность он скрывал за подколками и недовольствами мной. Я всегда была страшненькой, неуклюжей, неловкой и, в общем и целом, неудобоваримой. Это было печально, но воспринималось мной как факт, в то время, как старший брат был для меня всем миром, практически небожителем. И как он снисходил до меня, всю жизнь для меня оставалось великой тайной.
В школе меня не любили, и я научилась с этим мириться. И только к концу одиннадцатого класса в мою голову стали закрадываться сомнения, и даже стало казаться, что я не так плоха, как Мишка говорил. Он к тому времени благополучно уехал учиться в академию, и я временно избавилась от его гнета.
Университет стал для меня шансом все исправить, там меня никто не знал, и я сама могла стать той, кем хотела. Чтобы окружающие могли относиться ко мне иначе. Получилось не сразу, курсу к третьему. Прогресс был виден, но место брата прочно занял Басист, он сразу почувствовал, как со мной можно и как нельзя, вот только того безраздельного влияния на меня он не имел. Но мелкие казусы обижали все равно.
Вернувшийся с учебы Мишка проявлял все больше интереса – ему давно наскучила бессловесная младшая сестра, тенью везде следовавшая за ним, теперь на ее месте была я, у меня были приятели и множество знакомых, которые теснились внутри меня, Мишка был отодвинут в сторону.
Поэтому, получив меня обратно в безраздельное пользование на время каникул, он старательно нагоняет упущенное.
- О, - только и может выговорить Грэнма, видимо она, как и мама, никогда ничего не замечала.
Я уже почти успокаиваюсь к этому моменту, но тут начинаю рассказывать про Снега, и меня снова прорывает.
- …он говорил это мне. Это было невероятно, совершенно невозможно и неправильно! Просто потому, что я ему нравилась, а не потому что ему что-то было нужно, представляешь? Это сбивало с толку настолько, да и сбивает по сей день, что я так и не научилась на это реагировать.
- Я освобожу тебе свою комнату, - твердо говорит бабушка. – Не дело тебе ту в зале жить, проходной двор…
- Нет-нет! – вздрагиваю я. – Не нужно. Мне здесь прекрасно, правда. Да и к тому же мне действительно нужно вернуться…
Talking talk.
От Снега я приехала почти в десять. Забежала домой переодеться, закинула в рот все, что попалось под руку, и двинулась к Грэнме. Моих дома никого не было. Я встретила их уже на улице – мама с Мишкой возвращались откуда-то вдвоем.
- Привет, - несмело улыбаюсь я.
- Опять наушники воткнула, машина собьет где-нибудь, - сразу начинает Мишка.
Улыбка сразу гаснет. «Я тоже рада тебя видеть».
- Ясно. Пока.
Простыня.
- Привет, - несмело улыбаюсь я.
- Опять наушники воткнула, машина собьет где-нибудь, - сразу начинает Мишка.
Улыбка сразу гаснет. «Я тоже рада тебя видеть».
- Ясно. Пока.
Простыня.