А нас-то распустили…

Уже недели две как. Распустили переводчиков. И где же теперь дурное предчувствие Ирвина: «точно будем учиться, уверен»?
Будем пробовать на следующий год. После первого диплома придется остаться здесь работать и доучиваться. Ну и ладно.
Скоро Новогод. Почему-то сразу вспоминается одиннадцатый класс, когда в преддверии этого самого Нового года, я впала в жуткую депрессию. А кто его знает – из-за чего?
Много чего повлияло.
Нет, смерть отца не была определяющим фактором. Просто это было неожиданно и выбивало из колеи.
Я очень скучала по Мишке. Все-таки у него это был только второй курс, и я еще не привыкла так долго находиться вдали от него. Учитывая, что пятнадцать лет до этого я была к нему фактически приклеена…
Школьная нервотрепка. Классная, со своей вечной песней: «Ты недостаточно старалась в этом полугодии, поставлю-ка я тебе, пожалуй, четверку…». Ставьте. И ставит пятерку. «В следующий раз, я не буду такой милосердной». И ей подпевают историк, географичка и физ. рук…
В итоге просто психанула и… получилась истерика, когда Мишка все-таки приехал.
Праздничного настроения не было совершенно. Мне было не до украшения квартиры, а Мишка только вскинул брови, когда этим предложили заняться ему.
Был просто телик всю ночь и все.
Помню, как раньше мы всей семьей вешали игрушки по всей квартире и конфетки «Рафаэлло» на бельевую леску в коридоре, вырезали тончайшие снежинки из папиросной бумаги и приклеивали их на окна. С улицы смотрелось потрясно… Места для елки дома не было, поэтому вполне обходились без нее. Елка была у бабушки. Искусственная, серебристая. Ее всегда собирал деда. Помню, мы с начала декабря уже его доставали: когда же уже елку ставить? А сейчас его нет, и нам не до этого. Интересно, урод, убивший его, хоть понимает, ЧТО он наделал?

Катю, тебе пора спать. А, ну да, и еще лечить мозги.
Да-да, Винсент. Уже иду.

@настроение: Семейный праздник. Счастливые воспоминания.

@темы: Это у нас семейное, Учеба и учёбники, Ненормальность

---

Когда садилась на электричку дома была ночь. Пока ехала, началась метель. Вышла в снег. Белое небо, полное снега. Он летел не мимо фонарей как обычный снег, а как мотыльки - снизу вверх, на свет.
И знаешь, Винсент, я обожаю этот город. Обожаю его желтые фонари, которые обычно ввергают меня в глубочайший омут меланхолии. И да, сегодня я их люблю.
Обожаю эти деревья, эту темноту, и эту ночь.
Обычно я опасаюсь выходить из дома, когда стемнеет, все-таки страшно ходить одной, но когда удается пройтись вот так: в одиночестве, под хорошую музыку, в такую потрясающую погоду – это непередаваемо.

P.S. Синяк и кровоподтек на запястье… Хи.

@музыка: Bullet For My Valentine “Alone”

@настроение: снежное

---

Нет, концерт мне понравился. Правда. Вот только меня всегда посещает жуткое чувство опустошенности после таких мероприятий.
Одна стояла в очереди за пуховиком, одна одевалась, наблюдая, как Ирвин мило общается с двумя барышнями, которые при ближайшем рассмотрении наверняка окажутся этими его «зайками»… У меня преимущество: я за ним наблюдаю, он меня не видит. Во-первых, потому что он правда плохо видит, а во-вторых, потому что вообще наверное не может ничего видеть вокруг себя, когда такие девушки рядом…
Басист встретил одноклассников и махнул мне, мол, иди одна, не жди. А я и не собиралась. Был жуткий соблазн зайти в Снежный магазин, поговорить с кем-нибудь, или купить жутко калорийных пирожных и несвежих кстати…
Кожа на нёбе висит лохмотьями просто потому, что кто-то пришел и с горя напился кипятка…

Зато я еду домой, ясно вам всем?!

@музыка: Sade “Soldier Of Love”

@настроение: опустошенное

@темы: Ирвин, Ненормальность

---

Задерживаемся.

Обрадовали нас с самого утра, когда заявили, что на посвящение в студенты должны идти все курсы. А состоится оно, значит, в 17:00 по местному. Следовательно, с электричкой я пролетаю… Обидно, поеду полдевятого с Юным Знакомцем, он уже успел, договорился.
Сразу от всей группы пошли тухленькие отмазы, но… кто бы сомневался, что их не будет.
После пар отправились с Басистом проверять практику курсовой в тренажере профессора Седера. Конечно, встретили Ирвина. Он тоже собирался на посвящение. Осведомился: мы уже туда? Нет, еще по домам. Ненавязчиво напросился с нами «по домам». А что, Басист всегда рад.
Пошли все вместе. Ирвин наверняка думал, что я тоже к Басисту, потому что удивился, когда я бросила: «Ладно, парняшки. Увидимся», и отвернула в сторону своего дома.

P.S. Сказать, что я вела себя до ужаса глупо, значит ничего не сказать…

@музыка: Korn “Are You Ready To Live?”

@настроение: стыдно...

@темы: Учеба и учёбники, Близость, Ирвин, Ненормальность

---

Музыка.

Korn III: Remember Who You Are - 2010.
Порадовал. Очень понравился.
Без ума от "Let The Guilt Go".

@музыка: Korn "The Past"

@настроение: кукурузное

@темы: News

---

Рот до ушей…

Ольга – хитрюга! Как знает, чего я сейчас хочу больше всего на свете. Хотя я ей ничего не говорила…
PR’щица заболела и ее заменяла другая тетушка. Отчитала все, мы записали и нас отпустили на полчасика пораньше с первой лекции. Ольга, схватив мою руку, потащила меня бедную в «интернете пошариться», т.е. в комп. класс, доделывать свои контрольные к заочной сессии. Я послушно перебирала ножками. Сели. Огляделись. Все тихо.
За нами притащился Басист, вряд ли за мной, скорее за Ольгой…
И тут – о чудо! – в аудиторию вошел Великий, Обожаемый, Распрекрасный… Винсент! А ну, отошел от компа! Никакой не распрекрасный. А обычный. В аудиторию вошел Ирвин. Басист подлетел к нему, приговаривая, что он (Ирвин) якобы косит под Майка Шиноду… Я бы назвала это по-другому. По-моему он просто решил отрастить бороду… И не скажу, что я в восторге. Но мне, в общем-то, все равно.
А я тем временем воевала с 1С, которая ну никак не хотела мне запускать базу для проверки практики к курсовой. Привет'нула Ирвину, кивнула на комп, он подошел разбираться, сначала повредничал, правда, мол, не моя аудитория, все дела, бла-бла-бла… Но все равно перегнулся через меня, слепо воткнувшись в монитор. И тут… Черемуха! Я чуть не прижалась к нему носом, но вовремя одернула себя «тут же люди!»… Жуть.
Потом мы засобирались на семинар, у Ирвина симпатично вытянулось лицо: «У вас разве не здесь пара?». Нет, дорогой, наши дисциплины в комп. классах закончились именно тогда, когда ты стал здесь работать.
Вот и все.

P.S. На семинаре создавали имидж компании и играли в «Пекаря». Понравилось!

@музыка: HIM “Your Sweet 666”

@настроение: да-да, до ушей.

@темы: Учеба и учёбники, Ирвин

---

Анна Гавальда "Сколько лет..."

Сколько лет я думал, что этой женщины больше нет в моей жизни… Даже если она где-то близко, все равно – ее нет.
Что ее вообще больше нет на свете, что она живет очень далеко, что она никогда не была так уж хороша, что она осталась в прошлом. В том прошлом, когда я был юным романтиком и верил, что любовь – это навсегда, а моя любовь к ней сильнее всего на свете. Верил в весь этот вздор.

Мне было двадцать шесть лет, и я стоял на перроне вокзала. Я не понимал, почему она так плачет. Я обнимал ее, уткнувшись лицом в шею. Я думал, она горюет, потому что я уезжаю, и не может этого скрыть. Только через несколько недель, в течение которых, наплевав на гордость, я, как побирушка, донимал ее те-лефонными звонками и размазывал сопли в длиннющих письмах, я все понял.
Понял, что в тот день она дала слабину, потому что знала, что смотрит мне в лицо в последний раз, и плакала надо мной, над моей содранной шкурой. И что этот трофей не доставил ей удовольствия.
Много месяцев я на все натыкался.
Я ничего вокруг себя не замечал и на все натыкался. Чем больнее мне было, тем чаще натыкался.
Я был типичным отвергнутым влюбленным: все те пустые дни я усиленно делал вид, будто ничего не произошло. Вставал по утрам, вкалывал до отупения, ел, не ощущая вкуса еды, пил пиво с сослуживцами и даже отважно подтрунивал над братьями, в то время как любой из них мог одним словом выбить меня из колеи.
Но я вру. Какое, к черту, мужество – дурь это была: я ведь верил, что она вернется. Правда, верил.
Тогда я еще не знал, что на перроне вокзала воскресным вечером разбилось мое сердце. Я не нахо-дил выхода и натыкался на все подряд.
Прошли годы, но время меня не лечило. В иные дни я ловил себя на мысли: «Надо же!… Странно… Кажется, вчера я ни разу не подумал о ней…» И вместо того чтобы радоваться, недоумевал: как же мне удалось прожить целый день, не думая о ней? Ее имя постоянно всплывало в памяти. И два-три очень от-четливых воспоминания. Всегда одни и те же.
Это правда.
Я спускал ноги с кровати по утрам, ел, умывался, одевался и шел на работу.
Порой я даже с кем-то встречался и видел обнаженное девичье тело. Случалось. Но без нежности.
Эмоций – ноль.
А потом мне наконец повезло. Как раз тогда, когда было уже абсолютно все равно.
Мне встретилась другая женщина. Женщина, совсем не похожая на ту, влюбилась в меня, женщина с другим именем, и она решила сделать из меня человека. Не спрашивая разрешения, она вернула меня к жизни и меньше чем через год после нашего первого поцелуя, случившегося в лифте во время какого-то конгресса, стала моей женой.
О такой женщине я и мечтать не мог. Честно говоря, просто боялся. Я больше никому не верил и, на-верное, часто обижал ее. Я ласкал ее живот, думая не о ней. Приподнимал волосы на затылке и искал там другой запах. Она ни разу мне ничего не сказала. Она знала, что моя призрачная жизнь долго не протянет. Из-за ее смеха, из-за ее тела, из-за всей этой простой и бескорыстной любви, которой она щедро меня ода-ривала. Она оказалась права. Моя призрачная жизнь кончилась, и я зажил счастливо.
Она сейчас здесь, в соседней комнате. Она спит.
В профессиональном плане я достиг большего, чем мог себе представить. Вы скажете, что «терпение и труд все перетрут», что я «оказался в нужном месте в нужное время», что сумел принять необходимые решения, что… не знаю.
Как бы то ни было, удивленные и недоверчивые взгляды моих бывших сокурсников означают, что ничего подобного они от меня не ожидали: красивая жена, красивая визитная карточка и рубашки, сшитые на заказ… а ведь начинал практически на пустом месте.
В свое время я считался парнем, у которого одни девушки на уме, то есть, в общем-то… одна девуш-ка; который на лекциях строчит ей без устали письма, а на террасах кафе не заглядывается ни на ножки, ни на грудки, ни на глазки, ни на что другое. Который каждую пятницу мчится на первый парижский поезд и возвращается в понедельник утром печальный, с темными кругами под глазами, проклиная расстояния и усердных контролеров. Да, для них я был скорее Арлекином, чем плейбоем, что верно, то верно.
Я так любил ее, что мне было не до занятий, и вот из-за того-то, что я запустил учебу, да и вообще ни о чем всерьез не думал, она меня и бросила. Наверное, решила, что будущее слишком… туманно с таким парнем, как я.
Глядя сегодня на выписки с моих банковских счетов, я убеждаюсь, что жизнь любит шутить-с нами шутки.
Итак, я жил-поживал и добра наживал.
Разумеется, нам – вдвоем с женой или с друзьями – случалось, улыбаясь, вспоминать студенческие годы, фильмы и книги, повлиявшие на нас, и наши юношеские увлечения – давно позабытые лица, остав-шиеся далеко в прошлом и случайно всплывавшие из глубин памяти. И цены в кафе, и тому подобное… Эту часть нашей жизни мы положили на полку. И иногда хвалились ею, показывая. Но я никогда не тоско-вал. Чего нет, того нет.
Помню, было время, когда я каждый день проезжал мимо дорожного указателя с названием города, в котором, насколько мне было известно, она все еще живет.
Каждое утро по пути на работу и каждый вечер по пути домой я поглядывал на этот указатель. Толь-ко поглядывал – и все. Ни разу не свернул. Подумывал об этом, не скрою, но даже мысль о том, чтобы включить поворотник, казалась равноценной плевку в лицо моей жене.
Но поглядывать я поглядывал, это правда.
А потом я сменил работу. И больше никакого указателя.
Но были всегда и другие причины, другие поводы. Всегда. Сколько раз на улице я оборачивался с замиранием сердца, потому что мне почудился мелькнувший силуэт, похожий… голос, похожий… волосы, похожие…
Сколько раз!
Я считал, что забыл ее, но стоило мне оказаться в одиночестве в более или менее тихом месте, как она приходила, и я ничего не мог поделать.
Как-то на террасе ресторана, с полгода назад, даже меньше, когда клиент, которого я пригласил, так и не пришел, я сам вызвал ее из моей памяти. Я расстегнул воротничок и послал официанта за пачкой сигарет. Креп-ких, горьковатых сигарет, которые курил тогда. Я вытянул ноги и попросил не убирать второй прибор. Заказал хорошего вина, кажется, «Грюо-Лароз»… Сидел, курил, сощурив глаза и наслаждаясь солнечным лучиком, смотрел, как она идет ко мне.
Смотрел и не мог насмотреться. И все это время думал о ней, о том, что мы делали, когда были вме-сте и спали в одной постели.
Никогда я не задавался вопросом, люблю ли я ее до сих пор, не пытался сформулировать, какие чув-ства к ней испытываю. Это было ни к чему. Но я любил эти свидания со своей памятью, когда оставался один. Я должен это сказать, потому что это правда.
На мое счастье, я при моем образе жизни не так уж часто остаюсь один. Разве что какой-нибудь бол-ван-клиент забудет о встрече или же мне случится ехать ночью одному в машине и при этом никуда не спешить. То есть практически никогда.
Даже если бы мне и захотелось вдруг поддаться минутной хандре и поиграть в ностальгию и вроде бы шутки ради отыскать, к примеру, ее номер в телефонном справочнике или сделать еще какую-нибудь подобную глупость, теперь я знаю, что это невозможно, потому что в последние годы я застрахован от бе-зумств. Да так, что надежнее не бывает: детьми.
На моих детях я просто помешан. У меня их трое; старшая дочь, семилетняя Мари, вторая, Жозефи-на, которой скоро четыре, и младшенький, Иван – ему нет еще и двух лет. Между прочим, это я вымолил у жены третьего ребенка, она, помнится, говорила, что устала, что будет тяжело, но я так люблю малышей, их лепет и мокрые поцелуи… «Ну пожалуйста, – умолял я, – роди мне еще ребенка». Она упиралась недолго, и уже за одно это я дорожу ею больше всех на свете, ближе нее у меня никого нет и не будет. Даже если я и не избавлюсь никогда от одной тени из моего прошлого.
Мои дети – лучшее, что есть у меня в жизни.
Какой-то давний роман в сравнении с этим ничего не значит. Ровным счетом ничего.
* * *
Вот так примерно я и жил, пока на прошлой неделе она не произнесла свое имя в телефонную трубку:
– Это Элена.
– Элена?
– Я не вовремя?
Я сидел с сынишкой на коленях, он тянулся к трубке и пищал.
– Мм…
– Это твой ребенок?
– Да.
– Сколько ему?
– …Зачем ты мне позвонила?
– Сколько ему?
– Год и восемь месяцев.
– Я позвонила, потому что хочу с тобой увидеться.
– Ты хочешь увидеться?
– Да.
– Что за ерунда, что все это значит?
– …
– Ты что, просто так взяла и позвонила? Подумала; как он там?… Надо бы увидеться…
– Почти что так.
– Почему?… Я хочу сказать, почему сейчас?… Прошло столько…
– Двенадцать лет. Прошло двенадцать лет.
– Да. И в чем же дело?… Что произошло? Ты проснулась? Чего ты хочешь? Хочешь знать, сколько лет моим детям, или остались ли у меня на голове волосы, или… или посмотреть, как на меня подействует твой звонок, или… или просто поболтать о старых добрых временах?
– Послушай, я не думала, что ты это так воспримешь, я вешаю трубку. Мне очень жаль. Я…
– Как ты узнала мой телефон?
– У твоего отца.
– Что?
– Позвонила твоему отцу и спросила твой номер, вот и все.
– Он тебя вспомнил?
– Нет. То есть… я не назвалась.
Я спустил сынишку с колен, и он ушел к сестрам в детскую. Жены дома не было.
– Подожди минутку… Мари! Надень ему пинетки, ладно?…Алло! Ты здесь?
– Да.
– Ну?
– Что – ну?
– Ты хочешь увидеться?
– Да. Так… Посидеть где-нибудь или прогуляться…
– Зачем? К чему все это?
– Просто хочу тебя увидеть. Поговорить с тобой немножко.
– Элена?
– Да.
– Почему ты это делаешь?
– Почему?
– Да, почему ты мне позвонила? Почему так поздно? Почему именно сейчас? Тебе даже не пришло в голову, что у меня могут быть проблемы по твоей милости… Ты набираешь мой номер и…
– Послушай, Пьер. Я скоро умру.
– …
– Я позвонила тебе сейчас, потому что я скоро умру. Не знаю точно когда, но осталось недолго.
Я отставил трубку от уха, глубоко вдохнул и попытался встать, но не смог.
– Это неправда.
– Правда.
– Что с тобой?
– О… долго объяснять. С кровью что-то… в общем, я уже сама толком не знаю что, запуталась в ди-агнозах… говорят, какая-то редкая штука.
Я спросил ее:
– Ты уверена?
– Ты что? Что ты несешь? Думаешь, я сочинила слезливую мелодраму, чтобы иметь повод позвонить тебе?
– Извини.
– Ничего.
– Может быть, врачи ошибаются?
– Да… Может быть. Хотя… не думаю.
– Как это могло случиться?
– Не знаю.
– Тебе плохо?
– Да так…
– Тебе плохо?
– Да, есть немного.
– Ты хочешь увидеть меня в последний раз?
– Да. Можно так сказать.
– …
– …
– Не боишься разочароваться? Может, лучше помнить меня… прежним?
– Молодым и красивым?
Я понял, что она улыбается.
– Вот именно. Молодым и красивым, без единого седого волоса…
– У тебя седые волосы?
– Да, кажется, целых пять.
– А! Ну, это ничего, а то я испугалась! Ты прав. Не знаю, насколько это хорошая мысль, но я давно об этом думала… и поняла, что мне и правда было бы приятно… А мне в последнее время мало что прият-но… так что я… я позвонила тебе.
– И как давно ты об этом думала?
– Двенадцать лет! Да нет… Шучу. Я думала об этом несколько месяцев. С тех пор как в последний раз вышла из больницы, если быть точной.
– Значит, ты хочешь меня увидеть?
– Да.
– Когда?
– Когда хочешь. Когда сможешь.
– Где ты живешь?
– Все там же. В ста километрах от тебя, насколько я помню.
– Элена…
– Что?
– Нет, ничего.
– Ты прав. Ничего. Так сложилось. Это жизнь, и я позвонила тебе не для того, чтобы копаться в прошлом или рассуждать о том, что было бы, если бы… Я… Я позвонила потому, что мне хочется еще раз увидеть твое лицо. Вот и все. Знаешь, как люди возвращаются в городок, где прошло их детство, или в ро-дительский дом… или еще куда-то, где произошло нечто значительное в их жизни.
– Вроде как паломничество, понятно.
Я вдруг понял, что голос у меня изменился.
– Вот именно. Паломничество. Представь, что твое лицо – это то, что много значило в моей жизни.
– Паломничество – это всегда грустно.
– Откуда ты знаешь? У тебя что, есть опыт?
– Нет. Хотя да. В Лурд…
– А, ну да, ясно… как же, Лурд, конечно…
Она изо всех сил старалась сохранять насмешливый тон.
Я слышал, как малыши сцепились в детской, и мне совершенно не хотелось больше разговаривать. Не терпелось повесить трубку. Наконец я выдавил из себя:
– Когда?
– Как скажешь.
– Завтра?
– Если хочешь.
– Где?
– Где-нибудь на полпути между нашими городами. В Сюлли, например…
– Ты можешь водить машину?
– Да. Я могу водить машину.
– А что там есть, в Сюлли?
– Да ничего особенного, наверное… посмотрим. Проще всего встретиться у мэрии…
– В обед?
– Ох, нет. Есть со мной не очень-то весело… – Она опять вымученно рассмеялась. -…Лучше после обеда.
* * *
Он не смог заснуть в эту ночь. Смотрел в потолок широко открытыми глазами. Только бы они оста-лись сухими. Только бы не заплакать.
Нет, не из-за жены. Он боялся другого, боялся, что заплачет о конце своей потаенной жизни, а не о конце этой женщины. Он знал, что если заплачет, то уже не остановится.
Нельзя открывать шлюзы. Ни в коем случае. Ведь уже столько лет он гордится собой и не приемлет слабости в людях. В других. В тех, что сами не знают, чего хотят, и вязнут в своих комплексах.
Столько лет он, дурак, с нежностью оглядывается на свою молодость. Столько лет думает о ней с притворно-снисходительной улыбкой и делает вид, будто что-то понял. Хотя ни черта он не понял.
Он прекрасно знает, что любил только ее и только ею был любим. Что она – его единственная лю-бовь, и с этим ничего не поделаешь. Что она выбросила его из своей жизни, как ненужный хлам. Что ни ра-зу потом она не протянула ему руки, не написала ни слова ради того, чтобы помочь ему оправиться от уда-ра. Чтобы признаться, что не такая уж она замечательная. Что он заблуждался на ее счет. Что он лучше нее. Или что она совершила величайшую в своей жизни ошибку и втайне жалеет об этом. Он знал, как она гор-да. Так и не сказала, что все эти двенадцать лет тоже мучилась, а вот теперь скоро умрет.
Он изо всех сил сдерживал слезы, и в голову лезло невесть что. Вот именно. Невесть что. Жена, по-вернувшись на бок, во сне положила руку ему на живот, и он тут же разозлился на себя за все эти бредни. Ну и что, что он любил другую и был любим, ну и что? Он смотрит на лицо спящей жены, берет ее руку и целует. Она улыбается, не просыпаясь.
Нет, грех ему жаловаться. И нечего лгать себе. Страсть, романтика – все хорошо в свое время. Но с этим покончено, так-то вот. И вообще, завтра после обеда не очень удобно, завтра встреча с партнерами из «Сигмы-2». Придется отправить вместо себя Маршерона, а не хотелось бы, потому что этот Маршерон…
Он не смог заснуть в эту ночь. Он думал о массе вещей.
Так он мог бы объяснить свою бессонницу; вот только вокруг все как-то потускнело, ничего не вид-но, и он, как всегда, когда ему больно, снова на все натыкается.
* * *
Она тоже не смогла заснуть в эту ночь, но она привыкла. Она теперь почти не спит. Потому что не-достаточно утомляется днем. Это врач так говорит. Ее сыновья у своего отца, и она ничего не делает, толь-ко плачет.
Плачет. Плачет. Плачет.
Она не сдерживается, дает себе волю, она хочет выплакать себя всю. Наплевать, скоро будет легче, пора уже, пусть врач сколько угодно говорит, что она не утомляется, ни черта он не понимает – в своем стерильном халатике, со своими замысловатыми словечками. На самом же деле она до смерти устала. До смерти.
Она плачет, потому что наконец позвонила Пьеру. Она всегда находила возможность узнать его телефон и, бывало, набирала десять цифр, отделявших ее от него, слышала его голос и сразу вешала трубку. А однажды она даже следила за ним целый день, потому что ей хотелось знать, какой у него дом, какая машина, где он ра-ботает, как одевается, какое у него настроение. И за его женой следила тоже. Пришлось признать, что та краси-вая, веселая и у них есть дети.
Она плачет, потому что сегодня ее сердце снова забилось, а она уже давно не верила, что это воз-можно. Жизнь обошлась с ней куда более сурово, чем можно было ожидать. Она узнала, что такое одиноче-ство. Она думала, что теперь слишком поздно, чтобы что-нибудь чувствовать, что все растрачено. Особенно с тех пор, как они вдруг засуетились – после обычного анализа крови, когда она просто показалась врачу, ничего особенного, неважно себя чувствовала. Всем, от рядовых докторов до медицинских светил, было что сказать о ее болезни, но практически нечего о том, как ей помочь.
У нее столько причин плакать, что даже думать об этом не хочется. В этих слезах вся ее жизнь. И чтобы не стало совсем худо, она говорит себе, что плачет просто потому, что хочется поплакать, вот и все.
* * *
Она уже ждала, когда я подошел, и улыбнулась мне. Сказала: «Кажется, впервые я не заставляю тебя ждать, вот видишь, никогда не надо терять надежду», – а я ответил, что и не терял.
Мы не поцеловались. Я сказал ей: «Ты совсем не изменилась». Прозвучало глупо, но я действитель-но так думал, мне только показалось, что она стала еще красивее. Очень бледная, и видны все голубые жил-ки вокруг глаз, на веках и на висках. Она похудела, и лицо стало тоньше, чем раньше. Она выглядела более сдержанной по сравнению с той, живой как ртуть, которую я помнил. Она не отрываясь смотрела на меня. Хотела, чтобы я говорил, хотела, чтобы я помолчал, И все время улыбалась мне. Ей хотелось смотреть на меня, а я маялся, не зная, куда девать руки, не зная, можно ли закурить или дотронуться до ее пальцев.
Городишко оказался настоящей дырой. Мы прошлись немного, до сквера.
Мы рассказывали друг другу, как жили все эти годы. Довольно сбивчиво. О многом молчали. Она задумы-валась, подбирая слова. Потом вдруг спросила меня, в чем разница между разбродом и шатанием. Я не знал. Она махнула рукой: ладно, не важно. И сказала, что от всего этого стала то ли желчной, то ли жесткой, во всяком слу-чае, совсем не такой, какой была раньше.
О ее болезни мы почти не упоминали – только один раз, когда она заговорила о своих детях и сказа-ла, что это не жизнь для них. Не так давно она хотела сварить им вермишель, но даже этого не смогла сде-лать, потому что кастрюля с водой оказалась неподъемной. И вообще, это не жизнь. Слишком много горя.
Она заставила меня рассказать о жене, о детях, о работе. Даже о Маршероне. Ей все хотелось знать, но я прекрасно видел, что она меня почти не слушает.
Мы сели на облупленную скамейку у фонтана, который не работал, по всей видимости, с самого дня открытия. Неприглядная картина. Унылая и неприглядная. Стало сыро, и мы ежились, пытаясь согреться.
Наконец она встала, сказала, что ей пора.
Она сказала: «У меня к тебе одна просьба, всего одна. Мне бы хотелось почувствовать тебя». Я ничего не ответил, и тогда она призналась, что все эти годы мечтала почувствовать меня, вдохнуть мой запах. Я дер-жал руки глубоко в карманах плаща, потому что иначе я бы…
Она зашла мне за спину и наклонилась к моим волосам. Она так и стояла, а я чувствовал себя хуже некуда. Потом ее нос ткнулся в ямку моего затылка, прошелся вокруг головы, медленно, не спеша, а потом она скользнула ниже, вдоль шеи, к воротничку рубашки. Она вдыхала, а руки тоже держала за спиной. А потом она развязала на мне галстук и расстегнула две верхние пуговицы рубашки, и я почувствовал, как кончик ее носа холодит мне кожу над ключицами, и я… я…
Я, кажется, дернулся. Она выпрямилась за моей спиной и положила обе ладони мне на плечи. И сказала: «Я сейчас уйду. Пожалуйста, не двигайся и не оборачивайся. Очень тебя прошу. Очень».
Я не двинулся с места. Я и сам не хотел оборачиваться: не хватало только, чтобы она увидела мои распухшие глаза и перекошенную физиономию.
Я сидел довольно долго, потом встал и пошел к своей машине.

---

Это все черемуха.

Иногда немного грустно осознавать, что тебе все нужны, а ты – никому. Почему я так скучаю?
Вчера мне непередаваемо сильно захотелось уткнуться носом куда-то между его плечом и шеей и вдыхать терпкий запах черемухи, идущий от него. И в тот момент я даже уловила носом этот самый запах. Так отчетливо, что начала оглядываться по сторонам, ища источник.
Но я ему не нужна. Ему жалко времени, потраченного на меня, ведь впоследствии может получиться, что оно ушло впустую, в то время как его можно было использовать куда как эффективнее. Да и вообще, смысла видеться у нас нет. «Поговорить и потусить мне есть с кем, к тому же сейчас работы по горло». Да-да, отлично. Я все понимаю. Мило улыбаюсь при встречах и делаю вид, что бесконечно на него запала. Но работать не мешаю.
Пусть потешится этим.

Влюбилась? Скорее нет, просто привязалась к тому уюту, который он создавал. И ничего больше.
Ну и еще немного скучаю по его запаху.
Все.

@музыка: HIM “Dead Lovers’ Lane (Special C”’ Rmx)”

@настроение: подраздавленное

@темы: Ирвин, Ненормальность

---

Помирашки.

Невозможно. Ну, совершенно невозможно устала. Когда Мегера Михайловна произнесла: «Пожалуй, закончим на сегодня», мне ничего не хотелось сильнее, чем разуться, забраться с ногами на стул и остаться жить в корпусе навсегда. Да, и свет, пожалуйста, выключите.
Поглядели на недосягаемую видеокарту Басиста, на которую он ходит любоваться каждый день.
Наконец-то дома…
Мои хорошие – это, конечно, лучшее лекарство от так некстати разболевшейся головы.

@музыка: HIM “In Venere Veritas”

@темы: Ненормальность

---

Экономика предприятия. Очередной плюсик. Лекция. Журнал. Роспись.
Скользко. Парни с обеих сторон. Поддерживают. Остановка. Сергей уехал.
Снежный магазин. Пирожные. Не такие свежие, как хотелось бы.
Обед. Стэнли. Скользко. Домофон: «Да-да?». «Это я». Пилик-пилик.
Курсовая. Совсем чуть-чуть. Что-то не работается. По чаю? Конечно!
Чай с кексами. Дурацкие шутки типа: «Пекарь – жене: - Дорогая, давай займемся кэксом?»
Котята в комнате. Протягиваю ноги под его стулом. Он чувствует прикосновение к ноге: «Кто это там у меня?..» (думает на котят). «Это я».
Нет, не работается. Серийку «Хауса»? Конечно!
Сидим на диване. Я сижу. Он лежит. Практически головой у меня на коленях. Темно. Серия кончилась. Перебираю его волосы. Стук в дверь. Отчим. «Ужас, что я делаю?!». Выдергиваю руки из его волос.
На улице. Беру его под руку. Долго стоим и смотрим на почти полную луну. Опять. Почти полная. И опять в голове ненужные мысли. Знаю. У меня сейчас нет никого ближе. И еще. Я бесконечно. Невозможно. Непередаваемо. С ужасом. Тебя люблю.
Но об этом т-с-с-с-с... Молчу. Это только в голове.
Забежал в магазин. Иду тихонько дальше. Чувствую, он сзади. Хочу сказать: «Я тебя слышала». Но боюсь, что человек, идущий сзади, не так меня поймет, будь это просто прохожий. Иду. Оборачиваюсь. Никого. Выскакивает из-за моей спины. Шут. Обожаю тебя.
Игра «Убей Катю». Неплохо получается. Под конец издаю крик раненного животного, а он празднует победу.
Проводил. Подъезд. Ужин. Смс. «Я дома». Никаких «Honey, I’m home». Чувствует, что сейчас я и без того по самые брови…
Молодец мальчик.

@музыка: HIM non-stop

@настроение: по самые брови...

@темы: Близость, Ненормальность

---

С днем рождения, Вилле. С днем смерти, отец.

Много уже прошло времени. И я устала думать, что ты мог умереть в любой другой день, но умер именно в его день рождения…
Я не плакала. Вернее, все так думали. Я плакала в школе, перед чужими.
Все-таки, прожив шестнадцать лет т_а_к, я все равно надеялась, что когда-нибудь ты примешь-таки верное решение и у нас все станет хорошо. А в ту пятницу все разом стало непоправимо. А ты – врагом номер один, предпочетшим мою замечательную семью какой-то ерунде…
Когда я была у тебя прошлой зимой, мне было очень плохо. Потому что теперь это просто стены. С твоим портретом в углу и бюстом Ломоносова, в который я отчаянно вцепилась и хотела увезти с собой… Мама не позволила. Да и куда бы я его поставила? Но все эти книги, которые мы тащили от тебя, зная, что скоро их всех растащат на растопку, они… я читаю их сейчас и думаю о тебе.
Я не знаю этого человека. Ну, совершенно.
Кем он был? О чем он думал? Не представляю. Видела-то тебя всего пару раз.
И при этом стоит мне скосить рот в полуулыбке, или задуматься о чем-то с жутко уставшим выражением лица, как мама печально произносит: «Ты так похожа на своего папу… У него было такое лицо, когда он начинал жалеть обо всем, что произошло в его жизни». В такие моменты мне хочется что-нибудь разбить. Потому что мне становится тебя жалко. Жалко. Жалко. Жалко. Жалко загубленную жизнь. Жалко сломанную судьбу. Жалко одинокое детство с дедушкой вместо отца. Смерть дедушки вызвала во мне бурю эмоций, твоя – ничего. Только гулкий звон потерянной навсегда детской мечты.
Все, что есть во мне плохого, это от тебя. Спасибо, отец. Не любишь, когда я так тебя называю? Извини, до папочки ты немного не дотягиваешь. Но все равно спасибо тебе. За способности. За феноменальную память, за интеллект, за языки. И еще спасибо за то, что я никогда не узнала, что значит жить с тобой под одной крышей. Спасибо за мои крепкие нервы.
Не думаю, что у тебя получилось бы лучше сыграть роль отца, будь ты рядом.

P.S. Я совсем недавно узнала, что ты, как и Котяра благополучно забытый мною родился в год Кота… Спустя столько времени....
Тебе было бы сорок восемь.

@музыка: HIM non-stop

@темы: Это у нас семейное, Ненормальность

---

Внутренний демон

Что людям нравится в вас?

---

Животные.
Грязные, похотливые и сволочные животные.
Ненавижу.

---

" - Я люблю тебя.
- Молодец. Я тебя тоже."

Помни меня. +10.

---

Воспоминания.

Как говорил Рицка из «Лавлесс»: «Мне нужно сделать воспоминания»… Он фотографировал все, что видел и себя в этом. Вчера подумала, что я именно этим и занимаюсь, чтобы то, что дорого не было доверено такой ненадежной субстанции как память. В этом смысле бумага, или в моем случае какой-то html-код, намного долговечнее. Может, хоть тогда все это не исчезнет?

@музыка: Торба-на-Круче «Что непонятно»

@настроение: только несколько мгновений между правдой и тобой...

@темы: Ненормальность

---

Осталась бы жить.

У Басиста, если бы была возможность. Всех своих девушек он хотя бы любил. Хоть недолго, но по-честному. Это тебе не Ирвин. Которого на семейном совете было приказано выкинуть из головы. Такие вопросы легко и просто решаются за круглым столом, но на самом деле это наверняка затянется на неопределенный срок. Ну и ладно.
Мы вообще, не о нем. А о Басисте.
- …Почему Айронмен? Почему не Скотт Саммерс? Не Питер Паркер? Не Кларк Кент? – негодующе жестикулирую.
- Ха-ха, ты похожа на пафосного актера. И вообще, о чем ты?
- На свете придумано столько супер-героев Марвелом, но Илья не мог выбрать никого из них в качестве своего идеала! Почему Айронмен?
- Илья? Ты что, на него подсела?
Басист недавно увидел фотографию Ильи у меня на рабочем столе. Валялась. У меня же бардак везде. Да и откуда ему знать, что подсела я на него уже 453 дня назад? Хотя я старательно это и скрываю.
- Да. Подсела. Так почему?
- Он любит науку?
- О, да!
- Ну и вот! Хотя Питер Паркер тоже на науке повернутый, но ты же видела самого Железного человека? – он талантливо изобразил.
- О, ну точно, это Илья!
- Ну, вот видишь! А мне всегда нравился Человек-паук. Сначала такой задохлик, - он скукожился на стуле, втянул голову в плечи, закрылся руками, всем своим видом показывая как он терпит нескончаемые побои от сверстников. – А потом – Опана! – Он вскочил с пальцами веером, скроил зверскую морду. – Все! - Видимо, враги были повержены...
Я смеялась до колик над этой дурацкой пантомимой, размышляя над мыслями, совершенно некстати пришедшими на ум: «Неужели это когда-нибудь закончится?», «И если закончится, куда это исчезнет?»
Курсовая двигается медленно, но верно. Чтобы не скучать, Басист включил фортепианное радио. Просто нон-стоп самые разные произведения, в основном, неизвестные. Но меня это ввергло в такую грусть-печаль… Я сообщила ему, что вот-вот расплачусь над расчетами, он видимо испытывал нечто подобное, потому что мы сделали перерывчик, вернувший нам обоим нормальное расположение духа: поиграли на гитаре, сочиняя песни на ходу. Самой хитовой стала англоязычная песня, которую Басист спел конечно же, тут же забыв на одном дыхании. Припев долго не шел, он играл, пытаясь спеть в это время что-то на «а», затягивал: «А-а-а…», но немилосердно смеялся и не мог допеть слово. Я, снедаемая любопытством, совершенно не хотела ему помочь в столь сложной ситуации, смеялась как подорванная. Наконец, он смог-таки выдать: «А-а-а-адидас! МакДональдс и Электроник А-а-а-артс!»
Скопировав у меня огромную таблицу и узнав, что ему нужно только подправить пару цифр и не перепечатывать все это, он был несказанно рад. Я заявила, что он должен будет потаскать меня на руках, когда мы, наконец, расквитаемся с этим. Он был готов хоть сейчас ну лишь бы не работать!. Для наглядности поднял седушку раскладного дивана, на котором я сидела, поджав ноги. Я выдала тоненькое: «Мамочка…». Он поднял еще раз, я молчу. Он глубокомысленно: «Хм…». Поднимает повыше. Я опять тоненько пищу. Опускает. Поднимает на ту же высоту. Молчу. Он: «Хм…».
Интересуюсь:
- Бицепсы что ли качаешь?
- Нет, провожу исследования. На тебе. Когда поднимаю повыше, ты что-нибудь выдаешь, когда на столько же, молчишь, значит, привыкаешь и уже не боишься.
- Отлично, товарищ Павлов! Опыты на собаках можно считать успешными. Лампочка зажглась – слюнки побежали.

Стоя у моего подъезда, он как-то странно мялся, глядя на меня. Будто не мог решиться на что-то. У меня в голове одна мысль: «Только не это!». Все неправда, все ложь. Ему только кажется, что я ему очень нужна. Просто звезды сегодня ярче обычного. И луна. Да. Почти полная.
Пока думала об этом, оказалось, что смотрю на него слишком странно, подозрительно оглядывая его с ног до головы. Он дернул плечом: «Почему так оценивающе смотришь?», улыбается. Улыбаюсь в ответ. И только когда я открываю подъездную дверь, он говорит-таки то, на что не мог решиться. Всего-то два слова. Спасибо большое. А я аж забываю про двери и ключ, с облегчением и удивлением выдыхаю свое «да не за что», не оборачиваясь, прошу его позвонить, как дойдет и скрываюсь в подъезде.

@музыка: Coldplay “Viva La Vida”

@настроение: и ведь люблю же!

@темы: Близость

---

Все началось на первом курсе. Когда Басист запал на Ольгу.

Справка.
Ольга. Учится со мной на одном потоке, со времен второго курса староста третьей группы. На первом курсе я сидела с ней вместе, в начале второго ей что-то стукнуло в голову и мы как-то странно поругались. Она не здоровалась со мной полгода. Я отнеслась спокойно: мало ли какие завихи бывают у людей… И вот теперь отношения вроде как снова налаживаются, вот только прежнего доверия у меня ей больше не сыскать. А посильная помощь в учебе только приветствуется: рассказать например, что было на контрольной по PR или кто как высчитывал коэффициенты сменности в курсовой, этакая поддержка групп (мы из разных). Ну а теперь еще и организационные моменты по старостной миссии.
Так вот Басист буквально в первый же день учебы запал на нее. Она его, как водится, отшила – в этом вся Ольга. И он до сих пор постоянно сидит со мной и восторгается ею. Ну, или ненавидит ее по-тихому, в зависимости от состояния напряженности их отношений в данный момент. Ну, Басист тот еще западала, поэтому я не очень серьезно отношусь к этим его изливаниям, но…
Ирвин вчера заявил мне, мол, познакомился с нашей Ольгой и она такая Зайка! Учится на двух высших, вся такая умница, и курсовую почти дописала. По дороге поинтересовался, убивая, в каком же состоянии моя курсовая?
Нет, она конечно красивая, но дело тут даже не во внешности, а в отношении к себе, мне кажется. Независимость – ее кредо. И в этом она молодец.
Сегодня утром она выманила меня «посплетничать». Это означает, что ей очень хочется мне что-то рассказать. Рассказала. Как вчера была на Ленина и как Ирвин «крепко присел ей на уши». Она хотела позаниматься курсовой, но с этим болтуном… В общем, праведно негодовала.
Вот такая вот получилась история. И каким образом я оказалась в ее центре мне совершенно непонятно.
После учебы отправились с Басистом в левое крыло Снежного магазина, затарились свежими пирожными и разошлись: «Не спеши, потихоньку» - это он видимо про гололед. Но не навсегда, сейчас соберу Стэнли и к нему до вечера писать курсовую. Вместе.

@музыка: Adam Lambert “A Loaded Smile”

@настроение: с Ольги пример берущее!

@темы: Учеба и учёбники, Близость, Ирвин

---

А не разрыдаться ли?

Начало недели было жутким.
Между мной и Ирвином вырос какой-то айсберг непонимания. Мы общались в контакте, писали на своих страницах, ни к кому собственно и не обращаясь, но оба знали что, где и для кого написано. Иногда его изречения были настолько двоякими, что я просто не знала рвать мне или метать в этот момент.
Он очень хотел меня увидеть. Я его тоже.
Мама велела его еще помучить, но я все равно сегодня пошла поглядеть на него. И, кто знает, может, не столкнись я с ним сегодня в другом корпусе (где его, по сути, было быть не должно), я бы спокойно дожила еще один день.
Но мы с ним таки столкнулись. Увидела Наума, помахала, забыв о том, что дыма без огня, а следовательно Наума без Ирвина, не бывает, и буквально врезалась в самого Ирвина… у парадного входа-выхода. Он кисловато поздоровался и они ушли. А я даже пару раз оглянулась.
После учебы отправилась в редакционный. Ирвин выделил мне немного времени. Какое великодушие! Мы просидели с ним два часа в темнеющем коридоре: все аудитории заняты курсами повышения квалификации, старушками, как он это называет.
А потом я шла домой. Одна. Под “Vermillion Pt.2” Slipknot. И почему-то хотелось совершенно беспричинно разрыдаться. Атмосфера обязывала: скользко, пронизывающий ветер, темно, фонари – жуткие создания, хоть им и посвящена прошлогодняя ода, как моим единственным друзьям…

Снежный магазин был закрыт, все уже дома.

@музыка: Placebo “Ask For Answers”

@настроение: Вот так..

@темы: Ирвин

---

Темно. Вокзал. И снег.

Иду по перрону. Разговариваю по могильному. Вокруг люди, только что сошли с электрички и спешат по домам. Гомон, смех, разговоры. Темно. Снег идет.
А потом я вижу тебя. Ты меня не видишь.
Замираю в трех шагах от тебя, слушая твой голос в трубке. И жду, когда ты меня заметишь.
Нет, не сон. Так все и было.

@темы: Ирвин, Ненормальность

---

Этот город... хочет моей смерти.

Нет, я, конечно, зимние виды спорта люблю. Но не до такой же степени!..
*задумчиво* Наверное, надо было все-таки на учебу сразу в коньках идти...
А обратно - в ластах!
Ах, точно... Мне же еще пуховик совершенно не по погоде на меня сегодня одетый чистить... Это меня так сегодня милые водители порадовали, да.

Но я же все равно не грущу.
Да же?

@музыка: Placebo "Without You I'm Nothing"

@настроение: обрызганное...

@темы: Ненормальность