В хорошей постели надо спать голым.
На календаре – Несмеянин день…
Утром засела в архиве, зарывшись в пыли и бумагах по уши. Не сказать, что я в восторге. Но меня попросили немного помочь и помощь эта, надеюсь, единовременна. Не закончила, конечно, ибо выдернул меня оттуда дражайший Женя. Выскакиваю вся в пыли, белесые руки оставляют белесые следы на черной юбке. Неприятно. На воле даже дышится иначе, совсем не так, как в ледяных катакомбах архива. Неудивительно, что мне совсем не хочется туда возвращаться. Я и не возвращаюсь, решаю оставить все на завтра, и шагаю мыть руки и по возможности чистить юбку.
Архив меня настолько утомил, что я совсем ничего не соображаю. Женя что-то втолковывает мне, спрашивает про документы, я только осоловело хлопаю ресницами.
- Эй! – щелкает он пальцами перед моим лицом. – Ты где?
- Я иду пить чай, - отвечаю безапелляционно.
Потом приходит Басист, отдать деньги, которые занимал у меня когда-то. Мы болтаем с ним в холодном прокуренном холле, мимо все ходят кто в курилку, кто на улицу, кто к нам в офис. Кристина хватает меня за бок настолько внезапно, что я даже вскрикиваю, одаривает меня улыбкой и скрывается в теплом офисе.
Басист одет в сто шуб, толстых и теплых. Выглядит очень уютно и по-родному.
- Чего это тебя так обнесло? – по-матерински ласково улыбаюсь я, глядя на мелкую крапинку на его лице.
- Да, простуда…
- Ладно тебе мазаться, сладкого много ешь, наверное.
- Ну да, - смущается он. – Есть маленько…
Мы быстро сворачиваемся, и я возвращаюсь к работе, а он уходит по своим делам.
Когда я иду с работы, у меня внезапно звонит телефон. Приходится вытаскивать один наушник и прикладывать к уху трубку. Из динамика скрипит Ирвин, который требует, чтобы я пришла к нему. У нас там такая фигня, что он уезжает и предложил мне что-нибудь купить, поэтому я должна была передать ему деньги. Именно за этим он меня и приглашал. Мы договариваемся, что я скоро буду, он кладет трубку, а я обхватываю губами мембрану наушника, отогревая, чтобы не совать в ухо ледяной наушник.
С Ирвином мы болтаем в подъезде о том о сем, он меня выпроваживает по-быстрому, ибо ему еще укладывать вещи, и я шагаю домой.
И внезапно меняя направление, заворачиваю на работу к Басисто-маме. Мы не виделись с ней несколько месяцев, и я очень скучаю.
Это была просто сходка! Сначала разговор клеился не очень, об учебе, о работе, а потом, ну, конечно же, о Басисте. А о ком еще, если ни у нее, ни у меня нет ничего другого в голове?
Это выглядит как перемывание костей ему и его девушке, сплетни, слухи и прочее, но я не могу остановиться. Новость номер раз – она не залетела и пока он вроде не женится. Новость номер два – она не нравится его маме.
- Понимаешь, что ты, что другие девочки, с которыми он встречался, они как-то были открыты, а она… как в панцире в каком-то, не прошибешь и кажется, что замышляет что-то… - высказывает Басисто-мама.
А мне горько и стыдно и не сказать ничего в ответ – она думает, что мы встречались. А мы нет.
- Как-то все так быстро… ну куда ему? Он же мальчик еще совсем, какая женитьба? Зачем жить вместе?
Я случайно проговорилась о том, что он хотел менять фамилию. Для его мамы это было полнейшей неожиданностью, она очень расстроилась и оскорбилась. Мне тоже этот его жест казался каким-то совсем уж подкаблучным. Его всегда устраивала его фамилия, а теперь, когда есть возможность внезапно жениться, он видимо заранее знает, что его фамилию так просто не возьмут.
- Только, пожалуйста, ему ни слова! – прошу я.
- Конечно! Ты меня не видела, я тебя – тоже, - улыбается Басисто-мама.
Я невероятно любила ее и люблю. А она меня. Жаль, не в этой жизни.
И вроде все нормально и даже вполне жизнерадостно, я улыбаюсь прохожим, разговариваю с собакой, привязанной у магазина, в котором покупаю хлеб, разбираю сумки, переодеваюсь, а потом внезапно понимаю, что без внепланового сеанса изгнания тоски сегодня никак не обойтись.
Включаю музыку погромче и через десять минут иду умываться и ужинать. Градиент концентрации повышен, снова можно жить.
Утром засела в архиве, зарывшись в пыли и бумагах по уши. Не сказать, что я в восторге. Но меня попросили немного помочь и помощь эта, надеюсь, единовременна. Не закончила, конечно, ибо выдернул меня оттуда дражайший Женя. Выскакиваю вся в пыли, белесые руки оставляют белесые следы на черной юбке. Неприятно. На воле даже дышится иначе, совсем не так, как в ледяных катакомбах архива. Неудивительно, что мне совсем не хочется туда возвращаться. Я и не возвращаюсь, решаю оставить все на завтра, и шагаю мыть руки и по возможности чистить юбку.
Архив меня настолько утомил, что я совсем ничего не соображаю. Женя что-то втолковывает мне, спрашивает про документы, я только осоловело хлопаю ресницами.
- Эй! – щелкает он пальцами перед моим лицом. – Ты где?
- Я иду пить чай, - отвечаю безапелляционно.
Потом приходит Басист, отдать деньги, которые занимал у меня когда-то. Мы болтаем с ним в холодном прокуренном холле, мимо все ходят кто в курилку, кто на улицу, кто к нам в офис. Кристина хватает меня за бок настолько внезапно, что я даже вскрикиваю, одаривает меня улыбкой и скрывается в теплом офисе.
Басист одет в сто шуб, толстых и теплых. Выглядит очень уютно и по-родному.
- Чего это тебя так обнесло? – по-матерински ласково улыбаюсь я, глядя на мелкую крапинку на его лице.
- Да, простуда…
- Ладно тебе мазаться, сладкого много ешь, наверное.
- Ну да, - смущается он. – Есть маленько…
Мы быстро сворачиваемся, и я возвращаюсь к работе, а он уходит по своим делам.
Когда я иду с работы, у меня внезапно звонит телефон. Приходится вытаскивать один наушник и прикладывать к уху трубку. Из динамика скрипит Ирвин, который требует, чтобы я пришла к нему. У нас там такая фигня, что он уезжает и предложил мне что-нибудь купить, поэтому я должна была передать ему деньги. Именно за этим он меня и приглашал. Мы договариваемся, что я скоро буду, он кладет трубку, а я обхватываю губами мембрану наушника, отогревая, чтобы не совать в ухо ледяной наушник.
С Ирвином мы болтаем в подъезде о том о сем, он меня выпроваживает по-быстрому, ибо ему еще укладывать вещи, и я шагаю домой.
И внезапно меняя направление, заворачиваю на работу к Басисто-маме. Мы не виделись с ней несколько месяцев, и я очень скучаю.
Это была просто сходка! Сначала разговор клеился не очень, об учебе, о работе, а потом, ну, конечно же, о Басисте. А о ком еще, если ни у нее, ни у меня нет ничего другого в голове?
Это выглядит как перемывание костей ему и его девушке, сплетни, слухи и прочее, но я не могу остановиться. Новость номер раз – она не залетела и пока он вроде не женится. Новость номер два – она не нравится его маме.
- Понимаешь, что ты, что другие девочки, с которыми он встречался, они как-то были открыты, а она… как в панцире в каком-то, не прошибешь и кажется, что замышляет что-то… - высказывает Басисто-мама.
А мне горько и стыдно и не сказать ничего в ответ – она думает, что мы встречались. А мы нет.
- Как-то все так быстро… ну куда ему? Он же мальчик еще совсем, какая женитьба? Зачем жить вместе?
А где ж ее Иван? Он напился пьян
Из бутыли мутного стекла.
И ни меча, ни лат, и лицом в салат –
До утра, вот и все дела.
И только снится ему, то идет он во тьму.
И походка его легка.
И скоро трубы споют, и будет место в строю
Для Иванушки-дурака.
Из бутыли мутного стекла.
И ни меча, ни лат, и лицом в салат –
До утра, вот и все дела.
И только снится ему, то идет он во тьму.
И походка его легка.
И скоро трубы споют, и будет место в строю
Для Иванушки-дурака.
Я случайно проговорилась о том, что он хотел менять фамилию. Для его мамы это было полнейшей неожиданностью, она очень расстроилась и оскорбилась. Мне тоже этот его жест казался каким-то совсем уж подкаблучным. Его всегда устраивала его фамилия, а теперь, когда есть возможность внезапно жениться, он видимо заранее знает, что его фамилию так просто не возьмут.
- Только, пожалуйста, ему ни слова! – прошу я.
- Конечно! Ты меня не видела, я тебя – тоже, - улыбается Басисто-мама.
Я невероятно любила ее и люблю. А она меня. Жаль, не в этой жизни.
И вроде все нормально и даже вполне жизнерадостно, я улыбаюсь прохожим, разговариваю с собакой, привязанной у магазина, в котором покупаю хлеб, разбираю сумки, переодеваюсь, а потом внезапно понимаю, что без внепланового сеанса изгнания тоски сегодня никак не обойтись.
Включаю музыку погромче и через десять минут иду умываться и ужинать. Градиент концентрации повышен, снова можно жить.
А завтра меня подпрягли помочь нашему начальнику службы безопасности. О нем стоит рассказать отдельно. Ибо это лысеющий полный жизни мужчина за сорок с аппетитным животиком. Знаю, описала я его не очень хорошо, но я от него тащусь, как удав по стекловате, ибо он потрясный. Нам почти не приходится сталкиваться по работе, он сидит в другом кабинете, но это нисколько не мешает мне обожать его. Непосредственная сегодня спросила не могла бы я задержаться, чтобы помочь главному безопаснику. Я сделала квадратные глаза:
Да, долгое время я восхищалась им с тихим затаенным восторгом, зная, что восхищаюсь недостойным человеком, а потом вдруг что-то переклинило: почему другие люди любят кого хотят, делают что хотят, а я не могу? Многие любят кинозлодеев, отрицательных персонажей в книгах, комиксах и пр., Джек ничуть не хуже. Он даже лучше. Я читала эту книгу целую неделю – да, именно неделю, я смаковала ее, не позволяла себе прочесть ее за одну ночь, слишком мало книг о Потрошителе, слишком велика моя жажда знать о нем как можно больше, так хоть можно замедлить удовольствие, погрузившись в атмосферу Лондона, его мощеных улиц и страха. Огромного всепоглощающего страха – кто следующий? Ведь именно Джек стал первым убийцей, убивавшем не в порыве гнева, ярости или бытовой ревности. Он убивал ради удовольствия. Потому что хотел этого. Личность жертв имела значение, но совершенно косвенное, он не знал их лично, а они его – тем более, но совпадали они в одно время в одном месте, чтобы стать чем-то единым, частями одного ритуала.
